Под страхом смерти. Преступление нелюдима
Шрифт:
Для проверки Лабро быстро поднялся и увидел, как глаза Жюля приоткрылись, злобно сверкнули, и бас Жюля пробубнил «Что ты делаешь?»
У Лабро был заготовлен правдоподобный ответ, но он дал себе зарок больше не производить подобных опытов, чтобы не пробудить подозрений. Ибо не сомневался, что тогда «это» произойдет немедленно.
— В общем,— сказал Жюль,— поскольку течение утром почти всегда направлено с востока на запад, тебя понесет примерно по тому же пути, что и лодку, и, возможно, выбросит па берег недалеко от порта.
Он проследил взглядом курс на тихой воде.
— Это, понимаешь ли, надо сделать, когда ты будешь на ногах. Потому что ты слишком тяжел. Если мне придется поднимать тебя, чтобы бросить в воду, я легко могу перевернуть лодку и очутиться в море вместе с тобой.
«Это верно,— сказал себе Лабро.— Он тоже тяжел. Из-за деревянной ноги его еще труднее ворочать, чем меня. Кстати, у меня то преимущество, что молоток для разбивания пиад у меня под рукой».
На следующий день он внес поправку: «Нет, молоток не годится: он, несомненно, оставит след. Человека с деревянной ногой достаточно толкнуть, чтобы он потерял равновесием.
Он наблюдал море. Они оба знали подходящее место. В определенный час там проходили рыболовные суда: они возвращались с противоположной стороны острова, где выбирали сети. Кроме того, какой-то пенсионер в колониальном шлеме появлялся около восьми утра и становился на якорь в полумиле от «Зеркального шкафа»
Между проходом рыбаков и восемью утра!..
Существовала еще опасность, о которой Жюль не подозревал. На берегу в сосняке стояла хибарка флотского старшины, который сторожил форт Мэд. Один только Лабро знал, что два раза в неделю, по вторникам и пятницам, этот сторож на пароходе Батиста отправляется в Гиер. Значит, он уходил из своей хибарки около семи утра.
Без четверти восемь! Вот какой час следует избрать... И притом, поглядывать на маяк. Там иной раз стоит смотритель и, облокотись о перила, в бинокль обозревает море.
— Бывают дни, Оскар, когда я спрашиваю себя, не лучше ли кончить дело. Стол у Мориса хорош, но мне надоедает есть все одно и то же. А кроме того, нет женщин. Жожо не желает ничего слушать.
Лабро покраснел. Неужели Жюль воображает, что он станет доставлять ему проституток?
— Мы проводим вместе приятные минуты, это правда. Мы стали почти что закадычными друзьями, это так... Я говорю то, что думаю. И мне будет больно идти за твоим гробом... Тебя похоронят в Поркероле?
— Я там купил себя место на кладбище.
— Отлично!.. Это приятнее, чем пойти ко дну. Дай-ка мне бутылку, Оскар... Отпей первым... Ну! Пусть твоя жена дерет глотку, а ты делай, что я тебе говорю...
Тысячи, сотни тысяч, миллионы людей — и недалеко от них — по-прежнему живут нормальной жизнью. Неужели это еще возможно?
— Что меня удивляет, это что ты когда-то был изрядным грубияном, а теперь я вижу тебя таким вежливым. Вообще говоря, ты стал настоящим буржуа, самым настоящим буржуа... Признайся!.. Я уверен, что ты богаче, чем хочешь показать... Не играешь на бирже?
— Поигрываю.
— Ага! Я и не сомневался. Да, мы с тобой одного поля ягода... Кто знает, если б не история с пирогой, если б не моя нога, я, возможно, был бы теперь вроде тебя... Каким же ты был негодяем! Да нет, подумай!.. Оставить человека, как ты это сделал, без каких-либо средств выбраться из леса! Думал ли ты иногда об этом, Оскар?.. А к тому же еще ты был грубияном: слова, которых я не произнес бы даже теперь... А ведь я не буржуа. Ты не знаешь, как ты мне иногда омерзителен!
В такие мгновения Лабро не смел приподняться, боясь, что это послужит сигналом. Он не забывал заранее убирать молоток для пиад подальше от компаньона. Равно и большой камень, который возили с собой как балласт.
— Ты боишься смерти, а? Смешно: мне вот смерть нипочем. Это потому, что ты стал буржуа, потому, что у тебя есть, что терять.
В таком случае, раз Жюлю нечего терять...
— Я иногда спрашиваю себя: живы ли еще мои родители? Была сестра. Она собиралась замуж, но у меня не было от нее никаких известий. Знать бы, что хоть она не пошла по дурному пути!
А как, собственно, его фамилия? Там, в Габоне, на злосчастном объявлении он подписался «Жюль». Жюль, а дальше?
Лабро спросил. Тот удивленно посмотрел на него.
— Как?.. Шапю... Разве ты не знал? Жюль Шапю. Это звучит хорошо. А то— нет? Я уверен, что среди Шапю есть вполне почтенные люди. Передай мне бутылку!.. Нет... Подожди... Ты мне не ответил.
Зачем он приподнялся на сиденье?
Лабро вцепился в края своей скамейки. Вцепился изо всех сил. Но пот прошиб его лишь потом, когда он убедился, что Жюль поднялся по простой причине, он хотел удовлетворить малую нужду
Сначала испуг, потом реакция. Его начало трясти. Он дрожал от всех страхов, которые пережил за последние месяцы, и вдруг он тоже поднялся, сделал два шага...
Глава 4
Он забыл все, что так тщательно скомбинировал: о флотском старшине, о возвращении рыбаков, о старом пенсионере, о смотрителе маяка.
Но случай был на его стороне. Смотритель маяка дал такие показания:
— В семь пятьдесят я смотрел в сторону Мэд и увидел на борту «Зеркального шкафа» двоих людей, которые плотно обхватили друг друга. Сперва я подумал, что один из них болен, а другой поддерживает его, чтобы он не упал в воду. Затем я понял, что они борются. Отделенный от них расстоянием в несколько сот метров, я не имел возможности вмешаться. Вскоре они оба упали на планшир, и лодка перевернулась.
Рыбак Виаль с двумя сыновьями как раз в этот миг огибал мыс Мэд.
— Я увидел лодку, плавающую вверх дном, и узнал «Зеркальный шкаф». Я всегда предсказывал, что рано или поздно он опрокинется из-за слишком высокой каюты. Мы заметили в воде двух человек, но в тот миг они представляли собой лишь неясное пятно. Мне казалось, мосье Лабро, хороший пловец, пытался удержать своего спутника на поверхности. Или же тот, как часто бывает, вцепился в него.
Пенсионер ничего не видел.
— Я как раз собирался вытащить из воды дораду. Послышался шум, но я не обратил на него внимания. Впрочем, я и не мог ничего разобрать: солнце слепило мне глаза.