Под стягом Габсбургской империи
Шрифт:
— Клянусь солнцем, что меня согревает, землей, что дает пищу, кровью моих предков и собственными честью и кровью.
Потом командор поздравил их с тем, что они стали членами патриотического общества «Звяз о смрт» - «Единство или смерть» на испытательном сроке. Лишь позже я узнал, что эта организация больше известна в истории под названием «Црна рука», то есть «Черная рука» [38] .
Проснулись мы рано утром и поднялись с полных клопов постелей в дешёвой меблированной комнате, чтобы отправиться на пароходную пристань на реке Сава. Пунктом нашего назначения, как я узнал, был город Шабац, где мы собирались сесть на
38
«Чёрная рука» (серб. Црна рука, другое название «Единство или смерть», серб. Уједињење или смрт) — южнославянская тайная националистическая организация, имевшая своей целью объединение различных южнославянских народов в одно государство.
Убийства и засады, так или иначе, были такой же традиционной частью боснийской жизни, как свиньи и сливовые деревья. Подобно большинству австрийцев, мне была настолько же интересна эта отдалённая нищая область, как многим англичанам сейчас интересны события на улицах Белфаста [39] . Но из беглого чтения газетных отчётов я почерпнул, что распространённой чертой всех этих террористов была их яркая некомпетентность: например, при покушении на императора в Мостаре в 1910 году террористу удалось добраться до старика у всех на виду, но затем он передумал безо всякой явной причины и отправился в Аграм, чтобы застрелить губернатора Хорватии; его убили, а губернатор остался невредим.
39
Имеются в виду волнения в Ирландии в связи с её стремлением к независимости. Позднее, в 1919 году, это обернулось войной за независимость, а также гражданской войной.
Насколько мне удалось разобраться в своих спутниках, пока поезд отходил от железнодорожной станции Шабац, они явно и прямо были вовлечены в традицию неумелых убийств. Путешествовали мы парами в разных вагонах, и я оказался с круглым идиотом Карджежевым. Он устроил целый спектакль, пока мы сидели на деревянных скамейках замызганного купе третьего класса, потея из-за гнетущей полуденной жары начала лета, а поезд гремел и раскачивался, двигаясь на юг. Наши спутниками была пара престарелых сербских крестьян и связанный поросёнок, которого они только что купили на рынке Шабаца.
Карджежев, как я видел, едва сдерживался, чтобы не рассказать им о нашей миссии, и вскоре его язык всё равно развязался после глотка сливовицы из бутылки, которую один из крестьян держал в заднем кармане. Старик сделал глоток, вытер пышные белые усы тыльной стороной ладони и посмотрел на студента мерцающими чёрными глазами на морщинистом лице цвета красного дерева.
— Так вы, молодой господин, как я понимаю, направляетесь в Лозницу?
— Да, в Лозницу, отец, но... — глухо добавил он, — наш путь там не заканчивается, отнюдь не заканчивается, скажу я вам.
— Так вы поедете на поезде до Зворника?
— Нет, не до Зворника, наша цель ведет нас намного дальше Зворника, но пешком.
На лицах пожилых крестьян появилось выражение какой-то детской хитрости.
— Ага, — сказал один из них, — значит ли это, что вы участвуете эээ... в торговле... через реку, так сказать? Говорят, многие, кто едет на этом поезде, развозят табак и сливовицу по всей Боснии и не беспокоят таможенников.
Карджежев понимающе улыбнулся, и пару секунд таинственно смотрел вверх — на багажную полку, где лежал дешевый фибровый чемоданчик с двумя пистолетами Браунинга, шестьюдесятью патронами и четырьмя гранатами.
— Да, отец, можете называть это контрабандой. Но табак, который мы везём, очень забористый — уж поверьте, настолько, что австрийцам, безусловно, поплохеет, когда они его испробуют.
Старые крестьяне переглянулись и кивнули, заметно впечатлённые. Тем временем я вздрогнул и отчаянно пытался дать ему сигнал заткнуться. Эти люди вполне могли оказаться доносчиками, тем более что в поезде ехали таможенники, а в коридоре полно путешественников. Но Карджежев играл на благодарную аудиторию. Он делал то, что умел, глаза его сияли в патриотическом экстазе. Он наклонился к ним; голос его понизился до резкого шёпота.
— На самом деле... — он огляделся, — на самом деле, я еду нанести такой удар за сербов, что об этом будут говорить многие поколения, и вы, отцы, сочтёте за честь рассказывать в своей деревне, что со мной встречались.
Глаза двух крестьян расширились от удивления и сливовицы. Наконец один из них заговорил.
— Но как вы вернётесь в Сербию, когда... закончите дело, о котором говорите? Австрийцы затравят вас, как собаку.
Карджежев вздохнул и опустил глаза с видом благородного смирения.
— Увы, старик, солнце не будет светить надо мной после этого дня. Если австрийцы меня поймают, я погибну на виселице. Но они не получат этого удовольствия. Вот... — он порылся в кармане. — Что это, по-вашему?
Это была маленькая склянка. Старики уставились на неё с вытаращенными глазами. Карджежев немного открутил колпачок, и купе наполнил едкий запах горького миндаля, на некоторое время перебив даже запах табака, поросёнка и сливовицы.
— Видите это, отцы? Это синильная кислота — цианид. Проглочу ее, и умру в считанные секунды. Нет, угнетатели моего народа не возьмут меня живьём.
Я в отчаянии извивался, оглядываясь вокруг. Кондуктор был в паре купе дальше по коридору. Я попробовал измерить скорость поезда на глаз, чтобы выпрыгнуть из него, если что. Наконец, один из крестьян преодолел свое удивление и спросил:
— Но куда вы направляетесь, и что это за дело такое?
Дабы повысить драматический эффект, Карджежев некоторое время выждал, а потом заговорил.
— Куда я направляюсь, отец? В Сараево, конечно. Моё поручение — величайшее дело, которое может выполнить сын сербской матери: убить австрийского эрцгерцога.
Поезд замедлил ход и заскрипел тормозами — мы прибыли в Лозницу. Несмотря на безудержную болтовню Карджежева, к моему удивлению, нас все еще не раскрыли, а мой мозг неустанно работал, переваривая всё, что удалось узнать. В императорском доме Австрии насчитывалось в то время шестьдесят три эрцгерцога — но не могло быть сомнений, кто являлся целью этого заговора. Я вспомнил, как мой брат Антон во время нашей встречи на выходных в Ужвидеке в начале мая упоминал, что адъютант двадцать шестого егерского полка переполошился, потому что прямой наследник собирается принять участие в летних маневрах в Боснии в конце июня.