Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид
Шрифт:
– Сиди! Пьяница! Только и думает о вине! – огрызнулась на него супруга.
Она была раздражена, что в поезде нет вагона с коридором, и продолжала:
– Нет, в деле удобств для публики в вагонах мы, русские, куда опередили французов! У нас в первом классе, куда бы ты ни ехал, так тебе везде уборная, отличный умывальник, зеркало и все, что угодно.
– Зато здесь рестораны в поездах… – попробовал заметить супруг.
– Тебе только бы одни рестораны. Вот ненасытная-то утроба… Пить, пить и пить. Как ты не лопнешь, я удивляюсь!
Николай Иванович пожал плечами и,
– Душечка, удержись хоть при посторонних-то! Неловко.
– Все равно эта собачница ничего не понимает.
– Однако она может по тону догадаться, что ты ругаешься.
– Не учите меня! Болван!
Муж умолк, но через пять минут посмотрел на часы и сказал со вздохом:
– Однако здесь мы могли бы отлично пообедать в ресторане. Бог знает, когда еще потом поезд остановится, а теперь уже седьмой час.
– Вот прорва-то! – воскликнула супруга. – Да неужели ты есть еще хочешь? Ведь ты в три часа только позавтракал. Ведь тебе для чего ресторан нужен? Только для того, чтобы винища налопаться.
– Не ради винища… Что мне винище? А я гляжу вперед. Теперь есть не хочется, так в девять-то часов вечера как захочется! А поезд летит как птица, и остановки нет.
– Не умрешь от голоду. Вот гарсон булки с ветчиной продает, – кивнула Глафира Семеновна в открытое окно на протягивающего свой лоток буфетного мальчика. – Купи и запасись.
– Да, надо будет взять что-нибудь, – сказал Николай Иванович, выглянул в окошко и купил четыре маленькие булочки с ветчиной и сыром.
– Куда ты такую уйму булок взял? – опять крикнула ему супруга.
– Я и для тебя, душечка, одну штучку…
– Не стану я есть. У меня не два желудка. Это только ты ненасытный. Впрочем, у него виноград есть. Купи мне у него винограду тарелочку и бутылку содовой воды.
– Вот тебе виноград, вот тебе содовая вода.
Глафира Семеновна стала утихать.
– Там у него, кажется, груши есть? Возьми мне штуки три груш.
Куплены и груши.
– Прихвати еще коробочку шоколаду. У него шоколад есть.
Куплен и шоколад. Глафира Семеновна обложилась купленным десертом и принялась уписывать виноград. Николай Иванович с аппетитом ел булку с ветчиной. Поезд тронулся. Собачонка на руках у усатой дамы залаяла. Дама дернула ее за ухо. Собака завизжала.
– Хороший покой нам будет в дороге от этой собаки, – проговорила Глафира Семеновна. – То лает, то визжит, подлая. Ведь этак она, пожалуй, соснуть не даст. Да и хозяйка-то собачья своими усами и носом испугать может, если на нее взглянешь спросонья. Совсем ведьма.
Николай Иванович, видя, что к супруге его несколько вернулось расположение духа, с сожалением говорил:
– Бордо, Бордо… Какой мы случай-то хороший опустили! Были в Бордо и не выпили настоящего бордо. Похвастаться бы потом в Петербурге можно было, что вот так и так, в самом бордосском винограднике пил бордо.
– И так похвастаться можешь. Никто проверять не будет, – отвечала супруга.
– Но еще Бордо – бог с ним! А что в Коньяк мы не заехали, так просто обидно! – продолжал он. – Век себе не прощу. И ведь как близко были! Чуть-чуть не
– Да, я… И радуюсь этому…
– Есть чему радоваться! Это была бы наша гордость, если бы мы побывали в Коньяке. Оттуда бы я мог написать письмо Рукогрееву. Пусть бы он затылок себе расчесал от зависти. Вином человек иностранным торгует, а сам ни в одном винном городе не бывал. А мы вот и не торгуем вином, да были. Даже в Коньяке были! Шик-то какой! И написал бы я ему письмо из Коньяка так: «Коньяк, такого-то сентября. И сообщаю тебе, любезный Гаврила Осипович, что мы остановились в Коньяке, сидим в коньяковском винограднике и смакуем настоящий коньяк финь шампань». Каково? – подмигнул жене Николай Иванович.
– Брось. Надоел, – оборвала его супруга взглянула на даму с усами и проговорила: – И неужели эта ведьма усатая поедет с нами вплоть до Биаррица?!
Молчавшая до сего времени усатая дама вспыхнула, сердито повела бровями и ответила на чистом русском языке:
– Ошибаетесь, милая моя! Я не ведьма, а вдова статского советника и кавалера! Да-с.
7
Выслушав эти слова, произнесенные усатой дамой, Глафира Семеновна покраснела до ушей и мгновенно уподобилась Лотовой жене, превратившейся в соляной столб. Разница была только та, что Лотова жена окаменела стоя, а мадам Иванова застыла сидя. Она во все глаза смотрела на мужа, но глаза ее были без выражения.
Сам Николай Иванович не совсем растерялся и мог лаже вымолвить после некоторой паузы:
– Вот так штука! А вы, мадам, зачем же притворились француженкой? – задал он вопрос усатой ламе, но не смотря на нее, а устремив взор в темное пространство в окошке.
– Никем я, милостивый государь, не притворялась, а сидела и молчала, – отвечала усатая дама.
– Молчали, слушали, как мы с женой перебраниваемся, и не подали голоса – вот за это и поплатились, – произнес он опять, несколько помолчав. – А мы не виноваты. Мы приняли вас за француженку.
– Еще смеете оправдываться! Невежа! Кругом виноват и оправдывается! – продолжала усатая дама. – И вы невежа, и ваша супруга невежа!
– Вот и сквитались. Очень рад, что вы нас обругали.
– Нет, этого мало для таких нахалов.
– Ну, обругайте нас еще. Обругайте, сколько нужно, – вот и будем квиты.
– Я женщина воспитанная и на это не способна.
Она отвернулась, прилегла головой к спинке вагона и уж больше не выговорила ни слова.
Глафира Семеновна стала приходить в себя. Она тяжело вздохнула и покрутила головой. Через минуту она вынула носовой платок, отерла влажный лоб и взглянула на мужа. На глазах ее показались слезы, до того ей было досадно на себя. Муж подмигнул ей и развел руками. Затем она попробовала улыбнуться, но улыбки не вышло. Она кивнула на отвернувшуюся от них усатую даму и опять тяжело вздохнула. Николай Иванович махнул жене рукой: дескать, брось. Они разговаривали жестами, глазами. Собачонка, лежавшая на коленях усатой дамы, видя, что Николай Иванович машет руками, опять зарычала. Усатая дама, не оборачиваясь, слегка ударила ее по спине.