Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид
Шрифт:
– Уж туда ли нас везут-то? – говорила она. – В гостиницу ли? Смотри, какая темнота…
– А то куда же? – спросил супруг.
– Да кто же их знает! Может быть, в какое-нибудь воровское гнездо, в какой-нибудь вертеп. Ты видал проводника-то из гостиницы? Рожа у него самая разбойничья, самая подозрительная.
– Однако у него на шапке надпись: Готель-де-Франс.
– Да ведь можно и перерядиться, чтобы ограбить. Что меня смущает – это темнота.
– Полно… Что ты… Разве это возможно? – успокаивал супруг Глафиру Семеновну,
– Главное то, что мы в карете одни. Никто с нами в эту гостиницу не едет, а приехали в Биарриц много, – продолжала супруга.
– Не думаю я, чтобы здесь проделывали такие штуки. Европейское модное купальное место.
– Да, модное, но здесь испанская земля начинается, а испанцы, ты, я думаю, сам читал, нож у них на первом плане… нож… разбойничество…
Николай Иванович чувствовал, что бледнеет. Он выглянул в открытое дверное окно омнибуса и затем произнес дрожащим голосом:
– В самом деле по лесу едем. Стволы деревьев направо, стволы деревьев налево и никакого жилья по дороге. Не вынуть ли револьвер? Он у меня в саквояже, – сказал он жене.
– Да ведь он у тебя не заряжен.
– Можно зарядить сейчас. Патроны-то у тебя… Ах, патроны-то ведь в багажном сундуке, а сундук на крыше омнибуса!
– Ну, вот ты всегда так! – набросилась на мужа Глафира Семеновна. – Стоит возить с собой револьвер, если он не заряжен! А вот начнут на нас нападать – нам и защищаться нечем.
– Да ведь никто не знает, что не заряжен. Все-таки им можно напугать. Я выну его.
И Николай Иванович стал отворять саквояж.
– Постой… Погоди… Фонари появились… Улица… Мы выехали из леса… – остановила мужа Глафира Семеновна.
Действительно, выехали из леса. Ехали улицей с мелькавшими кое-где газовыми фонарями. То там, то сям попадались постройки. На одной из них виднелась даже вывеска: Hotel de Bayoune. Наконец постройки пошли уж вплотную.
– Ну, слава богу, город… здесь, если что случится, так и караул закричать можно. Услышат… – сказала Глафира Семеновна и перекрестилась.
Николай Иванович тоже ободрился и тотчас же стал упрекать жену:
– Какая ты, однако, трусиха… Это ужас что такое!
– Да ведь и ты то же самое…
– Я? Я ни в одном глазе…
– Однако за револьвером полез.
– Это чтоб тебя успокоить.
А дождь так и лил, ветер так и завывал, гремя железными вывесками.
Омнибус остановился перед железной решеткой, за которой виднелся двухэтажный дом с освещенной фонарем вывеской Hotel de France, висевшей над входной дверью. Из двери выбежал мужчина с непокрытой головой и с распущенным зонтиком, отворил дверцы омнибуса и, протянув руку Глафире Семеновне, помог ей выйти и под зонтиком проводил ее до входа.
Сзади ее перебежал и Николай Иванович.
Супруга стояла в швейцарской и говорила:
– Коробки со шляпками… Бога ради, коробки со шляпками чтоб не замочило! Ле
8
Комната в гостинице осмотрена супругами. Цена сообщена. Их сопровождал хозяин-француз, тот самый, который выскочил из гостиницы с зонтиком к Глафире Семеновне.
– Дорого… – сказал Николай Иванович в ответ на объявленную цену. – Се шер… Больше шер, чем в Париже. А Пари дешевле…
Он хотел было торговаться, но Глафира Семеновна перебила его.
– Брось… Биарриц ведь самое дорогое, самое модное место, – сказала она. – Здесь, само собой, дороже Парижа.
– Модное-то модное, но почем знать, может быть, мы не в центре города, а в каком-нибудь захолустье? Да и верно, что в захолустье, судя по той пустынной дороге, по которой мы ехали.
– А если это в захолустье, то ночь переночуем, а завтра и переедем. Ведь завтра утром пойдем смотреть город и увидим, в захолустье это или в центре.
Пока они разговаривали по-русски, француз-хозяин хлопал глазами.
– Если вы возьмете у нас полный пансион, то, разумеется, вам обойдется дешевле, – проговорил он по-французски.
Глафира Семеновна перевела мужу.
– Какой тут пансион! – воскликнул тот. – Надо прежде испытать завтра – чем и как здесь кормят, а потом уж уговариваться о пансионе. Нон, нон, пансион демен, завтра пансион, – дал он ответ хозяину. – А апрезан – дони ну дю тэ… тэ рюсс… русский чай и манже, манже побольше. Глаша! Ты лучше меня говоришь. Скажи ему, чтоб подали нам чаю, молока, кипятку к чаю и поесть чего-нибудь.
Начала ломать французский язык Глафира Семеновна. Хозяин понял и объяснил, что еды теперь он никакой не может дать, кроме хлеба, масла и яиц, так как кухня уже заперта. Она перевела мужу.
– Ну, черт его дери, пусть даст к чаю хоть хлеба с маслом и яйца.
Хозяин ушел. В комнату начали вносить картонки, саквояжи, баульчики, полушки. Явилась в комнату молоденькая заспанная горничная в черном платье и белом чепце и стала приготовлять постели и умывальник. Глафира Семеновна раздевалась, снимала с себя корсаж и надевала ночную кофточку. Николай Иванович сердился и говорил:
– И как это они здесь за границей свою кухню везде берегут! Кухня и повар словно какая-то святыня. Еще нет одиннадцати часов, а уж и кухня закрыта, и ничего достать поесть горячего нельзя. Мы, русские, на этот счет куда от иностранцев вперед ушли! У нас в Петербурге, да и вообще в России, в какую хочешь захолустную гостиницу приезжай ночью до полуночи, то тебе уж всегда чего-нибудь горячего поесть подадут, а холодного – ветчины, телятины, ростбифа, так и под утро дадут. Разбудят повара и дадут. А здесь в хорошей гостинице только в одиннадцатом часу и уж отказ: кухня заперта, его превосходительства господина повара на месте нет.