Под жёлтым зонтом

Лавряшина Юлия Александровна

Макс не желал всего этого слушать и злился. Подобные разговоры казались ему примитивными. «Приходи, когда Макс на тренировках», – однажды сказал Лари. И я стал приходить.

Меня окликнули:

– Кирилл!

Я не люблю свое имя. Каждый раз, когда оно звучит, мой мозг вынужден посылать дополнительный сигнал, чтобы я среагировал на оклик. Будто мне все время приходится напоминать себе, как меня зовут.

Оглянувшись, я увидел, что ко мне не идет, а буквально летит через зал одна из

наших официанток. Ее звали неподходящим для ресторана такого уровня именем – Клава. И она все время ждала увольнения, потому что была некрасива и знала, что Лари это не нравится. Но мы с ней дружили с того дня, когда я, в отсутствии Лари, принял ее на работу. И он держал Клаву только, чтобы не злить меня.

Клава налетела на меня, встряхнула за плечи, и в моей бедной голове что-то заныло. Захлебываясь радостью, она забрасывала меня вопросами:

– Это правда? Он уехал? Он взял отпуск? Мы две недели будем одни?

Я с трудом оторвал от себя ее руки:

– Эй, подруга, хочешь вытрясти из меня мозжечок?

– Прости, Кирюша! – она вцепилась в собственные плечи.

Видно, ей необходимо было кого-то тискать.

– Как ты узнала? Я еще никому не говорил.

– Вся бухгалтерия в курсе. Он их предупредил.

– Ах вот как?! Чтобы следили за мной?

– Да плюнь! Что ты Лари не знаешь?! Ой, даже не верится, что он не будет торчать тут целыми днями! Это надо отметить.

Пришлось согласиться:

– Тащи вино, так уж и быть…

Клава примчалась назад так быстро, словно поднос с бутылкой моего любимого «Бургундского» и бокалами уже стоял возле входа. Я сам открыл вино и налил понемногу. Серые Клавины глаза наполнились вдохновенной синевой.

– Чувствуешь? – она замерла, приподняв бокал за длинную ножку, и потянула широким носом. – Как дышится без старого паука!

– Мы с тобой – неблагодарные создания. Он наш поилец и кормилец.

– Ты не способен выругаться, даже когда хочется?

– Нет, способен. Старый козел дает нам работу. И неплохо платит, между прочим!

– Чтоб он сдох! – в сердцах сказала Клава. – Все были бы счастливы. Он гнетет нас, понимаешь? И при этом заставляет всех улыбаться. Все прямо сияют от счастья! Вот ты – директор ресторана. И что ты можешь? Он же шага тебе не дает ступить! На все нужно его разрешение.

– Лари – хозяин. Все правильно.

Опустив ресницы, она небрежно спросила:

– Это правда, что он составил завещание?

– Это разумно в его возрасте, – осторожно заметил я.

Клава навалилась мягкой грудью на стол и заговорщицки зашептала:

– И он действительно завещает ресторан тебе?

– Откуда ты все знаешь?

– Сколько у него было инфарктов?

– Хочешь, чтобы я еще раз выругался?

– Нет, правда?

– Два. Много или мало?

– Третий бы не помешал…

– Только не предлагай за это выпить, – предупредил я. – Лари за две недели так надышится свежим воздухом, что проживет еще лет десять.

Она закатила глаза, что-то подсчитывая.

– И сколько ж тебе тогда будет?

– Страшно подумать!

– Не кокетничай!

– Сорок пять.

– Ужас! – непритворно воскликнула Клава. – Так ты уже такой старый? А твоей дамочке сколько?

Я строго сказал:

– Она тебе не дамочка.

– Она старше меня?

– О тебе вообще речи нет.

Она вдруг сникла:

– Я знаю, что нет. Мог бы и не напоминать.

Потом мстительно прищурилась:

– А знаешь, твоя Арина ничуть не похожа на писательницу…

– А как, по-твоему, выглядят писатели? – усмехнулся я.

– Ну не знаю! Она – обычная. И говорит обычно.

Я согласился:

– Все правильно. Это потому что устной речи она вообще не придает значения. Слова для нее обретают смысл, только нанесенными на бумагу.

Но Клава продолжала нападать:

– А, по-моему, ты в сто раз интереснее, чем она. И защищаешь ее потому, что чувствуешь это. Я как-то подслушала, когда вы ужинали. Она болтала о пустяках.

– Все интересное в себе Арина вкладывает в свои книги. Со мной остается нормальный человек.

– Которого ты и любишь? – уточнила она.

– Которого я и люблю. Но и ее книги я тоже люблю.

– Разве их можно разделить?

Я ответил ей то, о чем однажды задумался и тогда же решил для себя раз и навсегда:

– Если б Арина утратила все свои способности, я не стал бы любить ее меньше.

Клава укоризненно покачала головой:

– Смешной ты, Кирилл. Никто из мужчин столько не говорит о любви… Ты какой-то не от мира сего. Но мне это как раз и нравится.

Чтобы свернуть с этой скользкой дорожки, я посетовал:

– Лари не вовремя уехал. Мне тоже надо было ненадолго отлучиться.

– Проведать свою романистку?

– Слушай, мы, конечно, друзья… – произнес я металлическим голосом.

Клава понятливо подхватила:

– Но никому не позволено говорить о ней в таком тоне! Ладно, не обижайся. Я иногда просто злюсь, что за столько месяцев мне ни разу не удалось соблазнить тебя.

– Не относи это на свой счет. Это никому не удалось, кроме Арины.

– Правда, что ли?! Да ты просто святой! Не зря тебя так зовут… Тот Кирилл, что придумал азбуку, был причислен к лику святых?

Я честно признался, что мои религиозные познания не простираются дальше десяти заповедей. Попытался назвать их и запутался. Арина подняла бы меня на смех. Религиозности в ней было не больше, но невежество ее раздражало. К счастью, Клава знала еще меньше меня.

– Я только и помню: не прелюбодействуй, – засмеялась она и одним махом допила вино.

– А ты этим занимаешься? – заинтересовался я.

– Нет. Но меня тянет на это, когда ты сидишь вот так близко и пьешь со мной.

Я упрекнул: