Под жёлтым зонтом
Шрифт:
Я отдернул руку, но он продолжал держать пакет над столом.
– Что это? – спросил я.
– Ваш отчет.
– Почему он в конверте? Разве так подаются отчеты в налоговую инспекцию?
Оглянувшись на дверь, инспектор понизил голос:
– Я не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел, кроме нас с вами.
– Почему?
– Я ведь уже сказал! За такие нарушения вам придется дорого заплатить. Посмотрите же сами!
– Откройте конверт, – потребовал я.
На его незапоминающееся лицо наползло оскорбленное выражение.
– Не хотите, не надо, –
– Открывайте!
– Да что это с вами?!
– Что в конверте? – мне хотелось обозвать его последними словами, но я еще сдерживался.
Быстро обогнув стол, я прижал его к креслу, на котором он сидел.
– Открывай конверт, скотина, – прошипел я, сдавив его горло. – Там деньги? А здесь где-то камера, да?
– Да, – просипел он, хватая воздух.
– Ты хотел меня подставить? – я уже понял это и все же сам поразился. – Взятка налоговому инспектору… На сколько лет я бы сел? Кто тебя нанял?
– Задушишь…
– Задушу, – заверил я. – У меня, знаешь ли, сегодня как раз такое настроение....
– Беги, – вдруг выдавил он, и я разжал пальцы. Отдышавшись, он повторил: – Беги, черт бы тебя побрал! Слов камера не пишет, он поймет, что ты обо всем догадался. Этот тип все равно достанет тебя, если не смоешься.
– Кто он?
Мне было страшно услышать ответ.
– Ты сам знаешь, – он опять боязливо осмотрелся. – Здорово же он тебя ненавидит.
– За что? – голос у меня прозвучал почти жалобно, и я испугался того, что кажусь ему смешным.
Но инспектор уже шел к двери, бормоча на ходу:
– Это уж тебе лучше знать. Мой тебе совет: уходи сию же секунду, все бросай и никому не звони.
– Даже маме?
– А она у тебя актриса? Вот видишь… Она не сумеет изобразить беспокойство, если будет знать, что с тобой все в порядке. Правда, уходи, пока он не нанял киллера. Теперь он уже не остановится, я таких знаю… Ты, вроде, хороший парень. Мне жаль, что с тобой так обошлись.
– Спасибо.
Я действительно был благодарен ему, ведь никто из нас не представлял, чем это для него обернется.
– Дурацкая сцена вышла, – криво усмехнулся он и, не простившись, вышел.
Мне хотелось еще что-то сказать ему, но я так ничего и не придумал. Он тоже больше не произнес ни звука, только в дверях подмигнул мне, и это короткое движение век было, как щелчок гипнотизера, выводящего из транса. Я очнулся и едва не закричал от боли.
Кажется, я метался по кабинету, натыкаясь на стены, а потом они внезапно исчезли, и мне в глаза налетел песок. Я катался в пыли на какой-то проселочной дороге и не помнил, как здесь оказался. На мне все еще были дорогой костюм и галстук, только цвет их теперь невозможно было определить. Пыль забилась мне в горло до самых легких. Я весь состоял из пыли, как ничтожная моль. И со мной обошлись, как с молью…
Не отряхиваясь, я пошел по дороге навстречу закату. Больше всего мне хотелось дойти до него и сгореть. Но в жизни не сбываются как раз главные желания. Эта безнадежность и поддерживает в людях веру в загробный мир.
Тучи не появились, но я так старательно вглядывался в меркнущее небо, словно дождь мог мне навредить. Когда солнце все же скрылось, так и не подпустив меня, я просто рухнул под первым кустом. Я не сразу уснул, просто у меня больше не было сил двигаться.
Перед моими глазами по узким травинкам торопились домой запоздавшие, насекомые. Я видел черные движущиеся точки, но не различал – жук это или муравей. Когда-то мы с Максом без устали ловили бабочек. Не для коллекции, просто соревновались в ловкости. Мы тут же их отпускали, и ни ему, ни мне даже не приходило в голову, что бабочки уже успели пережить ужас смерти. Теперь я понимал, каково это – выскользнуть из-под сачка… Тебе возвращают жизнь, но забывают вернуть желание жить.
Кажется, я только-только задремал, когда кто-то тряхнул меня за плечо. Я сел, ничего не видя в темноте, и потер глаза, до сих пор горевшие от пыли.
– Вот это находка, – произнес незнакомый хриплый голос. – Ты что тут делаешь, салажонок?
– Я не салажонок, – ответил я, еще не разглядев, с кем разговариваю.
Он присел, обдав меня ненавистным запахом крепкого табака, и тяжело задышал в лицо. Теперь я видел, что лучше было не огрызаться – даже на шее у него, красовались тюремные наколки. Он самоуверенно взял меня за подбородок и, пристально оглядев, довольно произнес:
– Интеллигент… Люблю интеллигентов. Со мной на зоне один сидел… Фальшивомонетчик. Так языком чесал – заслушаешься! У тебя с этим как?
– Не знаю, – честно сказал я. – По-моему, не очень.
– Ломаешься? – насторожился он. – А чего разлегся посреди леса?
– Я спал.
– Кореша тебя, что ли, забыли?
– Вроде того. А вы здесь живете?
Он отрывисто хохотнул:
– Ага, прям под кустом. Как зайчик. Ты пьяный, что ли? Вроде, не пахнет. Дрянью, поди, обкурился?
– Я вообще не курю.
– Ну, вставай тогда. Болячку прилежишь на голой земле-то. Переночуешь у меня… Куда среди ночи идти?
Его звали непривычно – Макаром. За те десять минут, что мы добирались до его дома на окраине деревни, он выложил, что освободился только полгода назад, а до этого зона шесть лет была его «мамкой». Посадили Макара, по его словам, за глупость: спалил по пьяни колхозную ферму, которую сторожил. Но на земляков Макар зла не держал, вернулся сюда и в первый же вечер сошелся с одной разведенкой. Теперь ему казалось, что он всегда был к ней неравнодушен.
– Пашуней звать, – произнес он с нежностью и тут же грубовато добавил: – Накопилось в бабе ласки – замучила меня!
Когда мы выбрались на опушку, за которой начиналась деревня, Макар оглядел меня с удивлением:
– А ты чего такой грязный? Увалился куда?
– Вроде того.
Он даже обиделся.
– Чего ты все: вроде, вроде. Скрытный больно… Не доверяешь?
– Доверяю. Просто не хочу, чтобы ты смеялся.
– Не буду, – неожиданно серьезно пообещал Макар. – Я иногда сам такие номера выкидываю, хоть плачь, хоть смейся. Тебя побил кто?