Под знаком мантикоры
Шрифт:
Фернан не знал, из чего чернокожий слуга готовит свои снадобья и какие духи ему помогают, но раны зажили, покрылись корками и, лишь когда Фернан двигался, причиняли едва ощутимую, но неприятную боль.
Маркизу грех было жаловаться на судьбу. По сравнению с де Армунгом, сеньор де Суоза оказался счастливчиком. Сезар Сильва потерял слишком много крови и, несмотря на браваду и нескончаемые остроты, был очень плох. Если бы не помощь Абоми и его неожиданно сильный лекарский дар, Его Дуралейство мог бы отправиться к праотцам. На четвертый день кризис миновал, и слуга Фернана сказал, что
Пока маркиз был без сознания, ночи проходили спокойно, но, как только его здоровье пошло на поправку, случилось то, о чем судачил весь двор.
Услышав в середине ночи вопль ужаса и страха, Фернан решил, что кого-то убивают. Он выскочил в коридор и увидел невозмутимого Абоми.
– Что случилось?
– Ваш гость, талела. Его мучают лоа.
Фернан выругался, только сейчас вспомнив о странных чудачествах шута. Он пошел к его комнате и постучался. Тотчас же ответили. Шут сидел в кровати, прислонившись спиной к стене и обняв руками подушку. На столе рядом с кроватью ровно горела одинокая свеча и лежала обнаженная дага.
– Прости, Фернан, – де Армунг перешел на «ты», – я очень беспокойный гость.
– Кошмары?
– Да. Воспоминания детства… Впрочем, я не хочу об этом говорить.
– Я и не настаиваю.
– Постараюсь не орать в следующий раз, – кисло улыбнулся маркиз де Армунг.
– Я могу помочь. – Фигура Абоми выступила из мрака коридора.
– Если ты останешься со мной в комнате, я буду орать еще сильнее, – сострил шут и устало прикрыл глаз. – Мне ничто уже не поможет.
Помогло. Отвар, что приготовил Абоми для де Армунга, напрочь лишил того кошмаров. Забавно, но слуга Фернана не предложил шуту сделать татуировку. Следующая ночь прошла спокойно. Королевский дурак спал словно младенец.
Шута не было слышно весь день, и это показалось капитану странным. Обычно все было как раз наоборот «Василиск» пошел проверить столь подозрительную тишину.
Дверь в комнату оказалась открыта, шут восседал на кровати, сложив ноги по пешхански, и грыз кончик гусиного пера. Рядом находились чернильница и исписанный лист бумаги.
Сезар Сильва был бледен, но конечно же не так, как в день ранения. Его выколотый глаз закрывала темная повязка, а золотая серьга в левом ухе и выпрошенный у Рийны красный платок корсаров придавали королевскому дураку и вовсе пиратский вид. Де Армунг, несмотря на серьезную рану, не переставал дурачиться. Он даже сбрил бороду и подстриг пепельные усы на морской манер.
Шут оторвался от созерцания написанного:
– Ба! Меня пришел навестить мой лучший дружок! Все в порядке, я здоров и не собираюсь умирать. Кстати! Я слышал, что с утра кто-то приходил. Не удовлетворишь мое любопытство?
– Де Вольга прислал пятерых гвардейцев.
– Его Светлость опасается за наше здоровье?
– В городе все еще неспокойно. Так что я не возражаю против лишних шпаг.
– Мудрое решение, – хмыкнул шут и, обмакнув перо в чернила, поправил на бумаге одну из закорючек. – Правда, каждый из этих бравых ребят жрет и пьет за троих. Надеюсь, мои порции вина не уменьшатся? Что слышно?
– Пока еще ничего. До истечения ультиматума два дня.
– Помню. Не дурак. – Над последними словами Сезар Сильва тихонько хихикнул. – Жду не дождусь, когда смогу сесть в седло и отправиться к дружку королю. А то без моего присмотра Его Величество плохому научат.
– Как будто ты его уже не научил.
– То я, а то кто-то другой! – фыркнул шут. – Хочешь, я прочитаю тебе мою новую поэму?
– Нет, спасибо.
Фернан не был самоубийцей. От вирш де Армунга могла сдохнуть лошадь, что уж говорить о человеке? В день королевский дурак создавал как минимум две поэмы, потом находил благодарного слушателя, читал и выбрасывал свои нетленные творения в мусорную корзину.
– Неблагодарный! – вздохнул гость. – Слушай, не знаешь рифму к слову «кабан»?
– «Баран».
– А что, – хихикнул «великий поэт», – очень даже ничего. В тебе есть задатки драматурга, факт! Вот послушай Поэма! Посвящается моему лучшему дружочку де Каэло! Ныне – покойнику.
Де Армунг уставился на Фернана. Тот, понимая, что уже не вырваться, кисло кивнул.
Шут со вкусом начал было читать:
Один кабан, Баран великий, Однажды вышел в огород, Пугать народ… – и вдруг крикнул: – Эй! Ты куда?!– Маркиз, если бы ты додумался читать эту поэму де Каэло, тот бы и без дуэли умер в мучениях, – сказал Фернан. Шут заржал.
– Ты просто ничего не понимаешь в поэзии! Хотя… твоя идея имеет право на существование. Надо взять на вооружение.
– Сеньор, – вошла Лючита, – к вам посетители.
– Кто? – бросил Фернан. Он никого не ждал.
– Моряки. От сеньоры.
– Проведи их в кабинет. Маркиз, позвольте откланяться.
– Сбегаешь? А рифму к слову «медведь» не знаешь?
– «Реветь», – бросил сеньор де Суоза и выскочил из комнаты, иначе гость опять бы начал читать поэтические ужасы.
В кабинете капитана ждали двое матросов с «Лунного крокодила». Одного из них Фернан знал. Если он не ошибался, то этот кряжистый, лысый детина с огромными бакенбардами и красным носом был боцманом на корсарском фрегате.
– Сеньор, доброго вам утречка, – неловко поклонился детина. Было видно, что кланяться моряк умеет гораздо хуже, чем дуть в свисток и махать абордажной саблей. – Капитан еще не знает, что мы к вам пришли. Мы на «Крока» не успели зайти. В увольнении были, и сразу к вам. Нашли мы его.
– Кого? – не понял Фернан.
– Ну как – кого? Капитан нам говорила, что ищете вы одну штукенцию, ну мы ее сегодня и увидели. «Коралловый риф» ваш. Как заказывали, – подал голос ранее молчавший рыжий моряк. – Он еще вас интересует?
Солнце припекало, и спасение от его горячих лучей было только в тени. Лениво переругивались дуреющие от жары грузчики. В порту пахло морем, дегтем и рыбой. Волны лениво бились о сваи пирса и откатывались прочь.
– А мы вас так, сеньор! – крякнул боцман и с усердием потряс стакан, в котором находились игральные кости. Выпали две четверки.