Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
Покуда Рим еще медлит обрушиться на Египет. Эта царица появится здесь среди людей Как могущественная наследница бессмертного. Три человека покорят тогда Рим, который будет
в глубоком упадке. Жители его умрут в своих постелях, Когда с неба прольется расплавленный огонь.
Это было ясно и понятно всем. Возлюбленная Юлия Цезаря и мать его сына, Клеопатра, таким образом, являлась «наследницей бессмертных». Слова «три человека» означали власть триумвирата и гражданскую войну. От того, что еще предсказывалось в этих книгах, кровь застывала в жилах каждого римлянина:
И весь мир этой женщине будет подвластен, Послушен только ее воле. И когда вдова Царицей станет в мире, и когда в море Будут брошены все бронзовые
И далее в тексте говорилось о «вдове», под которой, конечно, подразумевалась Клеопатра — она ведь была супругой своего младшего брата, утонувшего в Ниле:
Недолго будешь ты вдовой, Возьмешь себе в супруги Льва…
Лев олицетворял Геракла, которого Антоний называл своим предком. Таким образом, «Книги Сивилл [59] » ясно говорили: «После того, как будет устранен триумвират, Клеопатра выйдет замуж за Антония и вместе с ним завоюет и покорит восточную часть Римского государства» — это первое. Но был еще и триумф, который Антоний устроил, как будто специально следуя предсказанному в этих книгах развитию событий.
59
Сивиллы (Сибиллы) — в греческой мифологии пророчицы, в экстазе предрекающие будущее (обычно бедствия). Первоначально Сивилла было собственное имя одной из — прорицательниц. В эллинистическое и римское время возникли представления о нескольких Сивиллах, которых называли по месту их обитания. Предсказания Сивиллы делались обычно в стихотворной форме — гекзаметром. Предсказания одной из наиболее известных в Древнем Риме прорицательниц — куманской — были записаны на пальмовых листьях и составили 9 книг. «Сивиллины книги» хранились особой жреческой коллегией в храме Юпитера Капитолийского, ими пользовались до V в. н. э.
Он был первым римским полководцем, который отпраздновал свой триумф не в Риме, а в Александрии, и этот факт больше, чем что-либо, говорил о том, что император порвал с Римом и весь обратился к Востоку.
Неизвестно, когда римские полководцы начали устраивать триумфы в честь своих побед, — это скрыто во мраке веков. Однако каждому ребенку в Риме известно, каков должен быть ход этого торжества.
Процессия собирается на Марсовом поле и движется через триумфальные ворота к цирку Фламиния, а оттуда через ворота Карменталь в центр города, к Большому Цирку. Последующий путь проходил по Via sacra, через Форум, к Капитолию.
Шествие возглавляли сенаторы и магистраты, за ними следовали музыканты, далее на открытых повозках возвышались добытые в походе трофеи, за ними шли побежденные правители, закованные в цепи, потом вели жертвенных животных с позолоченными рогами, за которыми шли ликторы в пурпурных одеяниях, а далее на квадриге, запряженной четырьмя белыми лошадями, ехал сам триумфатор в одежде пурпурного цвета, расшитой золотом, со скипетром из слоновой кости в руке и лавровым венком на голове. За ним следовали воевавшие под его командой легионы, распевавшие о своем императоре хвалебные, а также слегка насмешливые песни.
Таков был старинный обычай, и нарушение его было равнозначно святотатству, преступлению против государства, и некоторые расценивали это даже как предательство.
Марк Антоний прекрасно сознавал все это, и если он все же решился на это неслыханное нарушение, то только следуя хорошо продуманному намерению: его цель была захватить вместе с Клеопатрой господство над миром.
Рим был настолько поражен этим событием, что поначалу ответил на него только недоверчивым и испуганным
Теперь положение изменилось. Своим триумфом в Александрии Антоний как бы нанес Риму пощечину. Его своевольная раздача владений Клеопатре и ее детям не снискала одобрения у сената, и — что еще хуже — она произошла без согласия Октавия.
В январе последующего года Гай Октавий под именем Гай Юлий сын божественного Цезаря стал консулом на второй срок и должен был выразить свое отношение к этому событию. Он сделал это в резкой и чрезвычайно критической форме. При этом слова «изменник» и «предатель интересов Рима» хотя и не звучали явно, но подразумевались, и Антоний узнал об этом из письма, которое доставил ему посыльный.
Они с Клеопатрой сочли нужным передать нам его содержание в общих чертах. Император взял это на себя и сообщил о нем в той насмешливой и высокомерной манере, которая должна была показать, сколь мало значат для него подобные обвинения. Но именно по этой манере видно было, как задевают его эти упреки и насколько серьезно он их воспринимает. Антоний не мастер был притворяться, и если ему приходилось делать это, вряд ли ему удалось бы обмануть тех, кто знал его поближе.
Император пригласил нас в небольшую комнату для совещаний. Царица и обе ее придворные дамы не присутствовали при этом. Все мы, человек двенадцать, с любопытством слушали, глядя, как Антоний презрительно взял это письмо двумя пальцами и с саркастической улыбкой сказал:
— Дорогие друзья! Прежде чем распространятся какие-то слухи, я хочу, чтобы вы узнали из первых рук, в чем упрекает меня мой высокочтимый товарищ по многим походам триумвир Гай Октавий, именуемый теперь Юлием Цезарем. Я цитирую.
Он развернул свиток на столе и сделал вид, будто читает. Но тем, кто сидел поближе, было ясно видно, что он цитирует наизусть, и это говорило о том, как часто и внимательно изучал он это письмо.
«Это недостойно римского полководца — праздновать на чужбине победу, завоеванную римскими солдатами и на римские деньги, и — что еще хуже — передать военные трофеи клиентальной царице, вместо того чтобы пожертвовать их Юпитеру Капитолийскому».
Антоний поднял свою львиную голову с копной непокорных волос, гордым изогнутым носом и глазами, несколько мутными, но глядящими проницательно и насмешливо,
— Уже первое утверждение лживо. Октавий до сих пор так и не прислал мне две тысячи своих легионеров, обещанных три года тому назад по договору в Сицилии. Всем известно, что в войне с Арменией я использовал в основном иностранные войска. Добрых три четверти моих тогдашних легионеров никогда не ступали на римскую землю. Что же до того, что эта победа завоевана на римские деньги, то ни один денар из Рима не попал в мой карман. Все серебро, из которого были отчеканены монеты, чтобы заплатить моим солдатам, поступило из казны царицы Египта. И если я передал ей большую часть добычи, то она заслужила это своей неоценимой помощью. Более мне нечего сказать. Этот пасквиль — смесь лжи и полуправды — еще, хуже, чем откровенная ложь, потому что его труднее проверить и разоблачить.