Подари мне себя до боли

Пачиновна Аля

Да, давай, сладкая, кончай, кричи!

Он дождался, когда ее перестанет бить в экстазе и вышел. Выстрелил тугой струей ей на круглый медовый зад. Снова вошёл в неё, медленно двигаясь во влажной горячей плоти вперёд и назад, упоительно, сладко. Соня ещё раз вся сжалась и выгнулась с протяжным стоном.

Охуительно страстная девочка! Его девочка!

— It’s a man’s world, baby! — шепнул он ей на ухо и покинул сладкое место.

Ну, посмотрим, дошла до неё суть ее роли, или придётся объяснить ещё раз и с применением более грубых методов.

— Даю

тебе время до конца месяца, — он развернул ее к себе, впечатал в себя, нырнув в море виски ее глаз, пьянея, — ты уволишься из своего офиса. Ты теперь работаешь на меня! Я хочу построить дом себе. Будешь рисовать мне его. До тех пор, пока мне не понравится. Зарплату позже обсудим. Не обижу.

Рот открыла. Глазки бегают. Сначала бледная стала, а потом щеки — красными. Не ожидала такого расклада?

— Это не все… — Макс помолчал, подбирая слова поубедительней, — Собирай вещи. Две недели тебе хватит, надеюсь?

— З… за… чем…?

— Ты съезжаешь из своей хрущебы. Будешь жить там, где я скажу!

Глава 41 (часть 1)

я хочу снять с тебя это платье,

а потом истомить из тебя всю грусть.

одни поцелуи, одни объятия.

и чтобы взглядом, будто проклятие,

с улыбкой шептала

— пусть.

я хочу мучить тебя, тревожить,

чтобы внутри все горело огнём,

самое дикое преумножить,

чтобы все казалось кошмарным сном.

медленно, жадно трогать повсюду,

по твоим грешным и сладким местам.

ты без сомнения ответишь: «буду»,

обернёшься и вот он я,

где-то там.

У всегда собранной, ответственной и серьёзной Сони возникла проблема.

С концентрацией.

Любое дело, которым она пробовала заниматься, спотыкалось о флешбеки и катилось кубарём к нулевой отметке.

Утром упустила кофе на плиту. На зубную щётку выдавила крем для рук. Юбку надела наизнанку. Хорошо, Мама вовремя заметила и поймала уже на пороге. А то б так и пришла в офис. На потеху коллегам.

На работе едва не отправила проект на утверждение не тому клиенту. Ходила и спотыкалась почти на каждом шагу. К обеду рассеянность стала угрожать не только физическому здоровью, но и репутации, когда Соня чуть не проигнорировала гендерные указатели на дверях туалета.

А все потому, что после бурных выходных у неё болело все тело! И совершенно отсутствовала голова! Будто ее трамвай переехал, а не в постели с Моронским она провела эти два дня!

В постели с Моронским. Звучит, как название триллера. Да, оно так и есть! Соня, как из военного плена вернулась в воскресенье вечером. Вся насквозь пропитанная его запахом. Даже маму, кажется, ударной волной задело.

А сегодня у неё болели бедра. Потому что никогда раньше Соне не приходилось так долго держать их широко разведёнными. Ныли руки, потому что она очень долго на них опиралась, саднило колени и ягодицы, потому что… о Боже, лучше не вспоминать. Грудь стала такой чувствительной,

что она не смогла надеть лифчик под свободную хлопковую рубашку. С длинными рукавами, потому что все руки от кисти до локтя были в синяках. И воротник пришлось поднять, потому что шея, плечи и грудь… нет, лучше не вспоминать.

А как не вспоминать, если каждое движение «истерзанного» тела перекликалось с памятью. И она сама подкидывала сознанию картинки, от которых разгорался жар во всем теле. Не помогла бы даже ванна со льдом, чтобы остудить жгучий стыд со вкусом запретного, тайного желания повторить!

Она думала, что всё и так давно вышло за установленные Соней границы моральных принципов, этических норм; за все рамки и табу. Пока прошлой ночью не пала последняя Сонина крепость.

И он был так нежен в ней, так заботлив. Взял в плен без сопротивления. Без единого выстрела. Терпеливо выжидая нужный момент.

Ему так важно было хоть в чём-то быть у неё первым. И она ему это позволила. Пустила.

И растворилась в смеси боли и наслаждения, отдалась, раскрылась. Потому что все, что предшествовало капитуляции, и то, как он готовил ее к проникновению было похоже на самое романтическое свидание в мире. Там образно было всё: и свечи, и цветы, и кино, и поцелуи, и крыша небоскрёба и фейерверк и предложение руки и сердца с бриллиантом в двадцать карат!

Да. Секс с Моронским — это, как попробовать и умереть.

От стыда!

Потому, что этот мерзавец, завязавший ей глаза и запястья, снял всё на видео! Правда, поступил как настоящий джентельмен — снял всё на Сонин телефон, предоставив ей право самой решать судьбу компромата.

Который надо было сразу уничтожить, а она не решалась. И уже со счета сбилась, сколько раз посмотрела, погибая в порочной смеси стыда и желания.

Соня вздрогнула, как от озноба, после очередного просмотра «кина». Соски под блузкой напряглись. Между ног сладко сжалось. Она вздохнула, откинула голову назад и медленно крутанулась в кресле. Растеклась по сидению, прикрыла глаза. Несколько раз свела сильно бедра. Какая работа, когда тут такое… Она грызла зубами колпачок ручки, играла с галстуком Моронского, тем самым, в котором уехала тогда из клуба — она его сегодня накинула небрежно на блузку. Покачивалась в кресле и покручивалась из стороны в сторону, отталкиваясь то одним каблуком то другим.

От непоправимого уберёг чей-то кашель.

Соня открыла глаза и встретилась с недоуменной физиономией коллеги. Валентин сидел напротив на своём рабочем месте и открыв рот, наблюдал за Соней.

Кашляла Оксана.

— Ты чё подруга? — Она придвинулась к ней, сидя в кресле, — Порно, что ли на рабочем месте смотришь?

Блин капец! Соня смущённо зарылась в бумаги на столе, отчаянно красная. Ещё немного и она б руку в трусы запустила! Боже, какой стыд! Валентин, наверное, не весть что о ней подумал. Хотя, почему не весть? Вполне даже «весть». По ней же все было видно! Что совсем не о работе она думала. Совсем не о работе…