Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Стыдно?! — рыкнул он ей в нижнюю губу и больно куснул.
Макс опять потянул вниз кружево. Затем резко выдернул из-под Сониной головы вторую кисть, крепко ухватился уже обеими руками за края ее трусов и рванул в стороны. Соня тихо всхлипнула.
— А сейчас? Стыдно?
Она заскулила и спрятала пылающее лицо в ладошках. Господи! Конечно стыдно! Он же видит ее ТАМ всю раскрытую, мокрую…
— Я запрещаю тебе стесняться меня! Слышишь? Не смей!
Соню скрутило первобытным ужасом, поскольку хватило и примитивных настроек разума, чтобы с предельной четкостью понять
Моронский уже, казалось, не соображал, что делает и говорит.
— Ты думаешь, мне подачки твои нужны? — Макс оскалился где-то возле ее щеки. — Отсосала и свалила?
«Мамочка! Он смотрит прямо ТУДА!»
— Одолжение мне сделала? Или расплатилась? — продолжал рычать Моронский отточенными движениями стягивая то, что осталось от Сониных трусов вниз. — Я со шлюхами так долго не вожусь, Соня! Не разочаровывай меня!
Моронский большим пальцем нащупал Сонин клитор, медленно провёл вверх и вниз, размазывая обильно проступившую влагу по складкам. Соня крупно задрожала и выгнулась.
— Красивая… — вдруг, проговорил он совсем другим тоном, страстным, хриплым, — какая же красивая!
Он подхватил Соню за ягодицы, приподнял ее бёдра вверх и, прежде чем она успела осознать, что комплимент предназначался определенной ее части тела, присосался ртом к ее промежности. Горячий язык его то довольно грубо, то едва касаясь, двигался и вращался, заставляя Соню биться в исступлении. Пальцами он раздвигал ее губы, чтобы проникнуть языком глубже, потом натягивал плоть вверх, бесцеремонно вбирал пульсирующий клитор в рот, слегка посасывая и отпуская. Гладил его и пощипывал. Повторяя все снова и снова. Нырял, то и дело, языком в Соню, чертил им какие-то знаки, проходился им снизу вверх и справа налево, заставляя ее скулить и хрипеть. Но каждый раз, видя что Соню начинает скручивать судорогой, что она поджимает пальцы на ногах, резко отстранялся и легко дул ей в промежность. Давал ей немного прийти в себя и начинал свою пытку снова, с самого начала.
«Нет, это невозможно! Это нужно остановить!»
Но, когда в очередной раз он подул и отстранился, Соня не выдержала и непроизвольно ухватила его за плечи, удерживая. Поздно сообразив, что тянет его обратно, на себя…
«Боже, нет!»
«Боже, да!»
— Потерпи, сладкая, сейчас уже станет хорошо! — прохрипел он.
Моронский надавил ладонью Соне на лобок, сильно натянул вверх плоть и начал медленно и ритмично проводить языком снизу вверх, от входа во влагалище и до клитора, с каждым движением ускоряя темп.
Соне показалось, что внутри неё что-то взорвалось. Что спираль желания, которая сжималась и скручивалась все это время, вдруг, распрямилась, выстрелила, освободила поток энергии, который заполнил каждую клеточку Сониного организма. Тело вытянулось в тугую струну, будто его молнией прошило. А затем Соня упала откуда-то из стратосферы, почти осязая свой крик.
В уши отдало ударной волной. И Соня перестала слышать. Все звуки слились в один белый шум. Ошарашенная она не понимала, что
Не в силах заставить себя открыть глаза, пожираемая совестью, она почувствовала дыхание на своей щеке. А потом губы на своих губах. Мягкие. Они больше ничего не требовали. Просто целовали, пощипывали Сонины губы. Пока она окончательно не пришла в себя.
— Это было очень… ярко, Соня. — сказал тихо Моронский, поднимаясь над ней. — Извини за трусы. Прям нашло чё-то…
Она медленно, словно отходя от наркоза, оторвала голову от сидения и села, поправляя подол платья. В ушах все ещё шумело. На щиколотке болталась белая тряпочка, бывшая ещё недавно вполне приличными кружевными трусиками. Соня молча скомкала ее в кулаке. Она чувствовала взгляд Моронского на себе, но не могла заставить себя посмотреть на него в ответ.
Что делать? Что говорить? Вообще, в таких ситуациях надо ли что-то говорить? А как теперь себя с ним вести?
Макс потянулся за футболкой и Соня заметила на его плечах пару свежих царапин. Неужели, это она сделала?
По дороге обратно ни Макс, ни тем более Соня не проронили ни звука. Он, правда, постоянно бросал на неё тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей. А она изучала татуировки на его правой кисти. Это были не просто рисунки. Это были какие-то цифры, фразы на латыни, знаки, отметки, которые для Моронского, судя по всему, имели важное значение. И она захотела знать — какое.
«Нет, только не влюбляйся, ни за что не влюбляйся в него!» — молила себя Соня.
«Поздно…» — хихикнул тоненько первый внутренний голос. «Абсолютно…» — строго подтвердил второй.
Машина притормозила у ворот дома Нелькиной бабушки.
— Поедешь сейчас со мной. — Сказал он так, что впервые было непонятно — это больше приказ или просьба…
— Нет! — покачала Соня головой.
Девушка заметила, как тяжело поднялась его грудь и снова сжалась челюсть.
— Тогда уйди прямо сейчас! — рявкнул он, не разжимая зубов и резко развернулся всем корпусом к Соне. — Иначе я скручу тебя, сука, нахрен. И увезу! Силой.
Соня застыла, вжалась в кресло, часто моргая. Сердце пропустило удар, а кровь в жилах встала.
— Ещё секунда! Соня! — его затрясло и он, вдруг, крикнул так, что у Сони опять заложило уши: — ПОШЛА ВОН!
Быстро схватив ручку двери, девушка буквально вывалилась из салона. Едва она успела захлопнуть пассажирскую дверь, Моронский втопил педаль газа и сорвался с места, поднимая новую волну пыли из-под колёс.
Соня стояла и смотрела вслед удаляющемуся Гелику. Простите, Брабусу.
Почему-то вдруг стало очень больно где-то в груди. Почти невыносимо.
Рядом появилась Нелька, тихонько положила свою ладонь на плечо Сони.
— Пошли в дом, а? — острожно сказала она, когда автомобиль Макса исчез за поворотом.
Соня кивнула. И уже сделала шаг ватными ногами к калитке.
Как из машины, сопровождавшей Моронского, вышел знакомый детина и направился в их сторону. Подошёл к Соне и протянул какой-то брелок:
— Максим Андреевич — начал он невнятно, — просил передать это, если вы останетесь.