Подари мне себя до боли
Шрифт:
Не думаю, что ты стерпишь эту боль,
You'll be on your knees and struggle under the weight
Ты упадешь на колени и будешь бороться с ее тяжестью.
Oh the truth would be a beautiful thing
Было бы замечательно услышать правду.
Oh the truth is a beautiful thing
Правда — прекрасная вещь.
London Grammar “Truth is a beautiful thing”
Две недели… Две недели! Ровно две недели прошло. Всё! Безумную историю с Моронским можно закрывать. Аккуратно сложить в маленькую коробочку, перевязать красивой ленточкой. Или нет. Закрыть на большой амбарный
Наконец-то…
Точка.
Да, она не ждала ничего другого. Именно этого она и хотела! Чтобы все стало, как прежде. Спокойно. Ровно. Без потрясений. Без этого невыносимого жара под кожей… без непрошенных снов… без сжимающей грудь боли… без случайных слез…
Больше не нужно будет прятать красные глаза и опухший нос от мамы. Пожар в душе скоро потухнет и все пойдёт своим чередом. Как раньше. Дело-то за малым — нужно просто ЕГО забыть…
Только пока это было совсем не просто.
Из колонки звучала единственная песня, которую Соня могла слушать. Она была на повторе уже раз двухсотый — «Monsters in your head» Kari Kimmel. Нет, она больше не вызывала у неё слез. Они закончились. Только какая-то грусть и нежность осталась. Необъяснимая.
Соня сидела на подоконнике, прижавшись лбом к оконному стеклу и равнодушно смотрела на улицу. Непривычно теплый май сегодня заканчивался, передавая эстафету настоящему лету. Небо розовело в лучах заходящего солнца, облака, как золотая сахарная вата медленно плыли по нему. Завтра, наверное, будет жарко. По-настоящему. Однако, долгожданное лето, которое всегда так вдохновляло Соню, теперь почему-то не радовало. Именно накануне первого летнего дня Соня всегда находилась в приподнятом настроении, ей казалось, что вся жизнь впереди и завтра обязательно произойдёт что-то потрясающее, хорошее, что-то такое, что она запомнит на всю жизнь. А сейчас, впервые, у неё было ощущение, что лето закончилось досрочно. Единственный «летний» месяц, и то не весь целиком, а всего несколько его недель, уходит вместе с этим сумасшедшим маем. Самым сложным, но самым ярким в ее жизни. А дальше, вопреки календарю, вечная осень. Дождь. Сырость и серость.
Соня знала, что мама места себе не находит, пока ее дочь вот так, закрывшись у себя в комнате, сидит и бесконечно слушает одну и ту же мелодию. Но она решила проводить этот май, выстрадать его целиком. Выжать всю боль до капли. Высушить необъяснимую тоску по чему-то не сбывшемуся. Сегодня можно. Завтра — всё. Она больше не будет вспоминать. Завтра начнётся новая старая жизнь.
В дверь осторожно постучала мама.
— Соня, там телефон. Нелли звонит. Ты подойдёшь?
— Да, мам, сейчас.
Вылезать из своего кокона не хотелось. До конца мая ещё 7 часов можно было слушать «монстров в ее голове», заглушая песней внутренний спор разума и чувств. Но Нелька — это святое. Тем более, она уже на домашний звонит, а это значит, если Соня не соизволит поговорить, Корнеева припрётся к ней домой.
— Ну привет, пропащая! — услышала она в трубке. — Ты чего
— Она вечно всё преувеличивает. Ты же её знаешь.
— Отлично знаю. Поэтому и переживаю. Ты давай, завязывай нас пугать! Сколько можно?! — щебетала Корнеева.
— Я в порядке, — Соня попыталась придать голосу бодрости. Получилось не очень.
— В общем так! — тоном, от которого не приходилось ждать ничего хорошего, начала Нелька. — Вытри сопли! Знаю, что ты сейчас будешь на меня орать, но в субботу у тебя свидание!
— В смысле? — опешила Соня и зачем-то посмотрела на зажатую в руке телефонную трубку.
— В коромысле! В прямом.
— С кем? Ты в уме?
— Ну, короче, тут такое дело… не злись только — заговорила Нелька уже тише и не так уверенно, как начала, — парень, симпатичный, высокий. Брюнет, как ты любишь, — здесь она хихикнула, а Соня пожалела, что не может стукнуть подругу, — двадцать восемь лет, айтишник, но вообще не задрот. Адекватный вполне. Не дурак. И не мудак вроде…
— Вроде? — Соня начинала злиться. Все же это было лучше, чем грустить. — Сама тогда с ним и иди на свидание!
— Я б с удовольствием, но не могу, — вздохнула Нелли, — он же с тобой переписывался.
— Чего??? Как это?
Корнеева опять вздохнула.
— Я… в общем, от твоего имени создала на тиндере страницу с твоей фоткой, ну которая на звонке у меня стоит, — быстро затараторила Нелька, чтобы не дать опомниться подруге.
— Ты рехнулась? — Соня даже присела на трюмо.
— Ой, кто рехнулся-то? — парировала подруга. — Это ты закрылась в комнате, песенки там слушаешь. Как будто тебе четырнадцать, а не двадцать четыре! Отвлекись уже от дум о своём Моронском.
— Он не мой! — Тихо буркнула Соня.
— Тем более! — Корнеева давила в открытую! — Сделай мне подарок на днюху, пожалуйста, сходи с ним на свидание. Ну, что от тебя убудет? — И добавила: — Парень классный! Зуб даю.
— Корнеева! У тебя день рождения в декабре!
— Я зачту! — горячо выпалила Нелька, видимо чувствуя, что может дожать Соню. — Орлова, ну пожалуйста, сходи, а! Ну зря я его три дня динамила?
— А тебя просили? — нет, не на ту напала, Соня так легко не сдаётся. — Делай теперь с этим классным парнем сама, что хочешь! И впредь от моего имени больше ни с кем не флиртуй!
— Лааадно… — мстительно протянула Корнеева, — попробуем по-другому. Если ты не пойдёшь, я отправлюсь в офис к Моронскому, лягу под дверью в его кабинет и буду петь «Шумел камыш, деревья гнулись». А когда он меня спросит, что значит сей перформанс, я ему расскажу, как ты там сидишь взаперти. Думаю, ему интересно будет послушать!
И ведь пойдёт, зараза! Соня ее хорошо знала! Она в институте на спор кактус съела. Так что, заявиться к Моронскому и спеть ей ничего не стоит.
Соня тяжело вздохнула.
— Знать бы, что я такого сделала в прошлой жизни, если в этой у меня одна единственная подруга и та — подлая шантажистка!
— Ты потом ещё спасибо мне скажешь, дуреха!
Что-то подсказывало Соне, что вряд ли.
— Как зовут хоть кавалера?
— Вадим.
***
Моронский слышал, как на телефон пришло сообщение. Но посмотреть в данный момент не мог.