Подари мне жизнь
Шрифт:
— Да, деньги лежали на тумбочке. А что случилось? Опять с ним поссорились?
— Нет, просто я выхожу замуж.
Она повернулась, чтобы уйти, но Марья Никитична задержала:
— Он ведь что-то просил тебе передать… Погоди. Вот ведь память, ничего уже не помню!
Рита увидела в ведре обрывки фотографий, присела на корточки. Достала несколько фрагментов, повертела в руках, разглядывая, усмехнулась.
— Вот ведь поросенок! — произнесла она незлобно. — И почему я в него такая влюбленная? Ну что же, сыграем и мы свою свадьбу в Малиновке…
Она швырнула обрывки фотоснимков обратно в мусорное ведро.
— Погоди, — вновь сказала Марья Никитична. — А ему-то что передать, если вдруг заявится или позвонит?
— А передайте… — Рита, стоя уже в дверях, задумалась. — Нет, ничего не передавайте. Ведь и он же мне ничего не захотел передать, я знаю. Я его хорошо знаю!
— Ладно, — кивнула Марья Никитична, берясь за веник. — Вот и передам ему это «ничего».
— Только не забудьте его где-нибудь в ведре, — добавила девушка и прикрыла за собой дверь.
Глава семнадцатая
Муки любви и ревности
Костя сидел в палате возле Антошки и читал ему какую-то детскую книжку, но сам не понимал то, что произносит. Слова казались глупыми и искусственными. Хотя продавщица в книжном магазине сказала ему, что это сейчас самые любимые среди детей и взрослых приключения волшебного мальчика по имени Гарри Поттер. «Чушь несусветная!» — подумал Костя с первой же страницы. Но Антону нравилось. Он слушал внимательно и даже улыбался. У Константина же сжималось горло, когда он бросал взгляд на его головку, сейчас совершенно лысую. Они выпали в течение недели, просто оставались в руках, если дотронешься. Еще малыш сказал ему только что, что Мишу перевели в другое отделение. Миша — это был мальчик с соседней кроватки. Сейчас кроватка была пуста и аккуратно застелена. Но Костя знал, что Миша на днях умер. А ведь выглядел даже здоровее, чем Антошка. Он старался не думать об этом, но мысли его все равно упрямо возвращались к смерти. А тут еще Антошка вдруг произнес, прервав его чтение:
— Я не хочу, чтобы меня переводили в другое отделение.
— Почему? — затаив дыхание, спросил Костя.
— Потому что, я знаю, оттуда не возвращаются.
Это было сказано так отчетливо и так по-взрослому, что Константин даже вздрогнул. Перевернул еще одну страницу.
— Глупости! — произнес он, продолжив чтение: — «…и тут Гарри взмахнул рукавом, а черная птица…».
— Не надо, — вновь прервал его малыш. — Ну его, этого Поттера! Все это сказки. Потом дочитаешь. Не хочу.
— Чего же ты хочешь?
На тумбочке стояла маленькая полицейская машина, которую Костя наконец-то купил в «Детском мире». Из нее выглядывал американский коп в шляпе.
— А какая она — смерть? — спросил вдруг Антон. — Как она приходит, когда?
— Когда?.. — смущенно переспросил Костя. Он не знал, что ответить. Да и не хотел отвечать на этот не детский вопрос.
— Она страшная? Добрая? Глупая? Красивая? — продолжал допытываться малыш. — У нее пистолет или нож? Она ждет в «другом отделении»?
— Нет, Антон, нет, — Костя через силу разомкнул свои губы. — Ты не думай об этом. И не спрашивай. Эти вопросы для взрослых. Но и они не знают на них ответов. Лучше послушай еще про Поттера.
— Поттер — дурак! — твердо заявил Антон. — Все это не по-настоящему. И Красная Шапочка — дура. Колобок — просто тесто. А Кощей нисколечко не бессмертный, он, наверное, сейчас лежит в «другом» отделении и умирает.
— Вот тебе на! — воскликнул Константин, захлопнув книжку. Он был поражен и словами, и серьезным взглядом мальчика.
— Костя, а где мой папа? — снова задал вопрос Антон. — Он тоже умер? Или убежал? Или его и не было?
Тут уж Константин больше не мог выдержать. Его даже как-то трясти стало. Он повернулся к окну и увидел небольшую трещинку на стекле. Как бы ему сейчас хотелось спрятаться в ней, скрыться. Но для этого надо быть Гарри Поттером. А он всего лишь Константин Щеглов, не обладающий волшебным даром и не имеющий даже сил признаться мальчику, что он его отец.
— А все люди умирают? — опять спросил Антон. — Или кто-то остается? Это не честно. Одни еще будут играть, а другие уже не смогут. Как же так?
— Ну мы-то с тобой умирать не собираемся? — только и нашел что сказать Костя.
— Нет. Я не хочу. А почему сегодня мама не пришла?
— Потому что плохо себя чувствует. У нее ведь в животе твой маленький братик сидит. Спит. А когда он проснется, вы будете играть вместе.
— Долго он еще будет спать? — спросил Антон недовольным тоном.
— Еще месяца два-три.
— А пораньше разбудить нельзя? Растолкать его, что ли? Я хочу на него посмотреть.
— Нельзя. Может быть, это и не братик вовсе, а сестричка. Спящая Красавица. Царевна-Смеяна. И Василиса Премудрая. В одном флаконе.
«Господи, что я несу?» — подумал он. Трещинка на стекле все сильнее и сильнее манила его. Более всего ему сейчас хотелось встать и убежать.
— А я в цирк хочу! — капризно произнес Антон.
— В цирк? — переспросил Костя. Он задумался. — Хорошо. Если ты не можешь туда пойти, то цирк приедет сюда. Обещаю.
В открытом кафе на Тверской за отдельным столиком сидели два молодых человека — парень и девушка, но выглядели они сейчас куда как старше своих двадцати трех лет. Общие тревоги и надвигающаяся беда сблизили их. Они не обращали внимания на окружающее, не смотрели по сторонам на спешащих по улице прохожих, даже не чувствовали вкуса мороженого и вина.
— Ты знаешь, — рассказывал Костя, — когда-то давно в детстве я смотрел один японский фильм. Там маленький мальчик был болен то ли лейкемией, то ли тоже лейкозом. Или девочка? Сейчас уж не помню. Так вот, чтобы его излечить, нужно было изготовить из бумаги сто тысяч белых журавликов. Или миллион? Или не журавликов, а лебедей?
— И не из бумаги, а из баксов, — насмешливо добавила Ольга. — А к чему ты это?
— К тому, что тот мальчик, кажется, поправился. Или девочка. Но не важно. Главное, чтобы было исполнено самое заветное желание. Это, конечно, почти сказка, но порой организм сам перебарывает болезнь, говорю это тебе как будущий врач. Потому что все наши основные болезни — вот тут и тут! — Костя постучал себя пальцем по лбу, а затем — по сердцу. — Нужно верить в чудеса. Надо вообще верить.