Подайте мне Джоконду
Шрифт:
– Веселей, – подбадриваю я его. – Держу пари, сейчас ты заговоришь.
– Я ничего не знаю! – яростно хрипит Дэдэ. Похоже, я ошибся, считая его обычным алкашом, готовым размякнуть от первого же тычка. Паренек-то, оказывается, из контрастных. Однако глаза его уже узрели купюры в моей руке и наполняются ужасом: парнишка явно узнал эти бумажки и начинает портить себе кровь. Мне остается лишь активизировать сей полезный процесс. Достаю коробок, зажигаю спичку и приближаю огонек к деньгам.
– Ты всегда такой тупой, Дэдэ, или от холода отупел? – самым вежливым тоном осведомляюсь я, –
Я не ошибся: он действительно прежде всего крестьянин.
– Нет! – истошно вопит он. Я отодвигаю пламя:
– Так ты будешь говорить?
– Да. – Он морщит лоб в нечеловеческом мыслительном усилии. – Эта собака... за ней пришли на следующий день после того, как я ее подобрал.
– Кто?
– Дама.
– Продолжай, – подбадриваю я его. – Я тебя слушаю.
– Она пришла вечером – я как раз ел суп. Спросила, не я ли подобрал издохшую собаку. Я говорю: да, мол, а что? Она как расхнычется: это ее любимая собачка, она ею очень дорожит, потому как, мол, подарок ее умершего друга... В общем, повел я ее на свалку, туда, где всегда вываливаю свой бак. Там мы псину и нашли. Дама к ней как бросится! И тут же спрашивает: «А где ошейник?» Я ей: «Какой ошейник?» Она прямо взбеленилась: «Куда вы дели его ошейник?» А я никак понять не могу, о чем речь-то? Спрашивала про собаку – вот тебе собака... Она знай себе твердит: «Куда вы дели ее ошейник? У нее был ошейник – где он?» Я наконец сообразил – не было, говорю, на этой скотине никакого ошейника. Тут она вытащила из сумочки пистолет и орет: дескать, если не отдам ей ошейника, она меня пристрелит. А как я его отдам? Я ведь и правда...
– Знаю, – успокаиваю я его. – Ты ее нашел без ошейника.
– А, вы в курсе? – таращит глаза Дэдэ.
– В курсе, в курсе. Что дальше?
– Дальше? – пожимает плечами мусорщик, – Ну, поуспокоилась она, спрятала свой пистолет, а взамен достала вот эти бумажки. Сунула их мне и заставила поклясться, что буду молчать. Обещала, что если хоть слово кому скажу, то меня она пристрелит, а лачугу мою спалит. Что ж, папаша честно заслужил награду.
– Не бойся, дружище, – успокаиваю я его, возвращая деньги. – Бабы вечно обещают одно, а делают совсем другое. Ты просишь их сердце, а они взамен дают тебе свой зад, да еще Версальский лицей в придачу. Можешь не волноваться – я о нашей беседе никому не скажу. Так что пропивай эти монеты на здоровье.
Он торопливо прячет свое сокровище за пазуху.
– Только, уж извини, мне нужно кое-что уточнить, – добавляю я.
Дэдэ охотно кивает: получив обратно башли, он преисполнился благодарности и готов на все.
– Как выглядела эта женщина?
Дэдэ погружается в размышления. Глаза его закрываются, брови сдвигаются, лоб наморщен – чувствуется титаническая концентрация мысли; я даже начинаю опасаться, не взорвался бы у бедняги череп от такого интеллектуального напряжения.
– Она была красивая! – наконец триумфально возвещает он.
– Блондинка? – интересуюсь я.
– Нет.
– Брюнетка?
– Да.
– Глаза, рот, нос, одежда, манера разговаривать, – терпеливо перечисляю я.
Терпения, которое мне потребовалось в последующие
Выяснив эти подробности, я настолько преисполнился уважения к собственным способностям, что попытался вытянуть из Дэдэ хоть что-нибудь о машине, на которой разъезжала красотка. И тут же шлепнулся мордой в грязь. Оказывается, она приехала – ни за что не поверите – на велосипеде!
– В-велосипеде? – заикаясь, переспрашиваю я.
– Синем, – уточняет он.
Похоже, мадам отдает предпочтение этому цвету. Плащ, кольцо, велосипед...
– А раньше ты ее не видел?
– Нет, никогда.
– Но раз она приехала на велосипеде, значит, живет где-нибудь неподалеку, – предполагаю я.
Дэдэ не отрицает такой возможности, но повторяет, что раньше с этой дамой не встречался. И я понимаю, что больше мне из него ничего не выжать.
– Ладно, папаша, можешь досыпать, я ухожу. На прощание могу посоветовать то же, что посоветовала тебе твоя приятельница: держи язык за зубами. Если хоть слово вякнешь – я всажу тебе пулю в печенку. А потом, хоть я и не жесток, четвертую и отправлю в камеру пыток – там тебе покажут, где раки зимуют. Причем самым научным способом.
– Понял, – испуганно бормочет он. Положим, в последнем я сомневаюсь, но главное до него, кажется, все-таки дошло.
– Доброй ночи, Дэдэ, – прощаюсь я и выбираюсь на воздух.
Первые тусклые цветы грядущего дня расцветают на горизонте; луна бледнеет, как финансист, получивший приглашение на конфиденциальный разговор с министром финансов. Короче, день наступает. Я чувствую, что чертовски вымотался. Вчерашняя передряга, плюс ночные приключения, плюс остатки дюбоновского «Памара», все еще плещущие в моем желудке... Короче, вот-вот захочетс спать, а потому пора присмотреть какой-нибудь отель. Я не торопясь погоняю свой джип, любуясь начинающимся днем. Природа, играющая в красавицу, всегда действует на меня расслабляюще. Я ведь уже, помнится, говорил вам и буду повторять, пока вы не околеете: ваш приятель Сан-Антонио – поэт!
Честно говоря, я нимало не сомневаюсь, что истинное мое призвание – рифмы, а не пороки и ошибки моих современников. Мне бы рифмовать слова, которые не рифмуются (и не имеют особого смысла), печатать все это в изданиях, закрытых, как коробки с сардинами... Имел бы успех, привык бы по часу торчать утром перед зеркалом, с почтением разглядывая собственную физиономию, очаровывал бы баронесс... Старые дамы именовали бы меня мэтром, молодые люди – старым хреном... И сейчас, когда день пытается приоткрыть новые тайны моей бурной карьеры, я ослеплял бы трепещущую от восторга аудиторию повелительными наклонениями. Но жизнь есть жизнь, и она вечно заносит человека совсем не туда, куда бы ему хотелось.