Поддельный шотландец. Дилогия

Мин Макс

К тому же у нас было мало воды, которую приходилось всячески экономить. Мы не давали фляге нагреваться, зарывали её в землю и получали некоторое облегчение, изредка смакуя воду глотками и едва смачивая ею грудь и виски.

Солдаты весь день расхаживали в долине, то сменяя караул, то осматривая скалы. Но скал было крутом такое множество, что искать между ними людей было так же легко, как иголку в охапке сена. Понимая, что это дело бесполезное, солдаты занимались им без особого старания. Однако мы видели, как они иногда погружали в вереск штыки, и я чувствовал холодную дрожь во всем теле. Иногда они подолгу не отходили от нашей скалы,

и мы едва смели дышать.

Вот при каких обстоятельствах я в первый раз услышал настоящую английскую речь этого времени.

Один солдат, проходя мимо, дотронулся до нашей скалы на солнечной стороне и тотчас с ругательством отдернул руку.

– - И накалилась же она, скажу я вам! -- воскликнул экспрессивно он.

Меня удивили краткие звуки и скучное однообразие его речи, а также странная манера выдыхать букву "h". Правда, я слыхал, как похоже говорил Рэнсом, но он заимствовал свой говор от разного люда, и я большей частью приписывал недостатки его речи детскому возрасту. Поэтому я так удивился, услышав ту же особенность разговора в устах взрослого человека. Действительно, я никогда не мог привыкнуть как к английскому произношению, так и к английской грамматике. Видимо личность изначального Дэвида Бэлфура повлияла на моё мировосприятие гораздо больше, чем казалось изначально.

Наши муки и усталость росли по мере того, как подвигался день, потому что скала становилась всё горячей, а солнце светило всё ярче. Приходилось терпеть и головокружение, и тошноту, и острые, точно ревматические, боли в суставах. Я тогда вспоминал и потом часто вспоминал эти строки из одного шотландского псалма:

Луна не поразит тебя ночью,

А также и солнце -- днем.

И действительно, только благодаря счастливому стечению обстоятельств никого из нас не поразил солнечный удар.

Наконец, около двух часов дня, положение наше стало совершенно невыносимо: кроме того, теперь надо было не только претерпевать мучения, но и бороться с искушением. Солнце начинало клониться к западу, и потому на восточной стороне нашей скалы показалась теневая полоса.

– - Всё равно, здесь умереть или там, -- сказал Алан в конце концов и, соскользнув через край, очутился на земле с теневой стороны.

Я немедля последовал за ним и растянулся во весь рост на прохладной земле, так как у меня кружилась голова и я совсем ослабел от долгого пребывания на солнце. Тут мы пролежали час или два обессиленные, с болью во всем теле, и совсем не защищённые от глаз любого солдата, которому пришло бы в голову пройти в этом направлении. Заряженные пистолеты при этом были бы плохой защитой, так как руки немилосердно дрожали. А о рукопашной мне даже помыслить нельзя было без содрогания.

Однако никто не появился: все солдаты проходили с другой стороны, так что скала защищала нас и в нашем новом положении.

Вскоре мы немножко отдохнули, и, так как солдаты расположились ближе к берегу, Алан предложил мне идти дальше. Я тогда больше всего в мире не хотел очутиться опять на скале и охотно согласился бы на все, что угодно, даже на то, чтобы немедленно вступить в смертельную битву или же нырнуть в горную реку.

Итак, мы приготовились к путешествию, и начали скользить друг за другом по скалам, пробираясь то ползком на животе в тени уступов, то, с постоянной опаской быть обнаруженными, быстро перебегали открытые пространства.

Солдаты, уже обыскавшие для вида эту сторону долины и, вероятно, сонные теперь от полуденного зноя, утратили свою бдительность и дремали на постах, изредка оглядывая только берега потока. Идя вниз по долине, по направлению к горам, мы всё время удалялись от них. Но это было самое утомительное дело, в каком мне когда-либо приходилось участвовать за обе жизни. Нужно было глядеть во все стороны, чтобы оставаться незамеченным на неровной местности, на расстоянии окрика от массы рассеянных повсюду часовых. Когда нам приходилось перебегать открытое пространство, требовалась не только быстрота движения, но и сообразительность; нужно было отдать себе отчёт не только в общем расположении местности, но и в прочности каждого камня, на который приходилось ступать, так как день стоял тихий и падение камешка, не хуже чем пистолетный выстрел, могло бы пробудить эхо между холмами и утесами.

К закату мы уже прошли порядочное расстояние даже при таком медленном продвижении, но часовые на скале все ещё были ясно видны нам. Вдруг мы заметили нечто, сразу заставившее нас забыть все опасения: это был глубокий, стремительный ручей, мчавшийся вниз на соединение с рекой, протекавшей в долине. Увидев его, мы с ходу бросились в воду. Не могу сказать, какая минута была для нас приятнее: та ли, когда мы освежились в холодном ручье, или та, когда мы с жадностью стали пить прохладную воду без надоевшей винной кислинки.

Мы лежали тут -- берега закрывали нас, -- снова и снова пили, смачивали себе грудь, опускали руки в бегущую воду, пока их не начинало ломить от холода. Наконец, чудесным образом восстановив свои силы, мы достали мешок с мукой и приготовили драммах* в железном котелке. Хотя это только овсяная мука, замешанная на холодной воде, но все-таки она представляла собой довольно приемлемое кушанье для голодного человека.

Когда нет возможности развести огонь или, как в нашем положении, есть причины не разводить его, такое месиво служит главной опорой для тех, кто прячется в зарослях вереска.

Как только стало темнеть, мы отправились дальше, сперва с некоторыми предосторожностями, а затем всё смелее, поднявшись во весь рост и крупно шагая, как на прогулке. Дорога, извивавшаяся по крутым склонам гор и по вершинам холмов, была трудной. На закате появились облака, и ночь пришла темная и прохладная, так что я не особенно устал, но только все время боялся упасть и скатиться с горы, не имея понятия о направлении, куда мы шли.

Наконец взошел месяц, застав нас ещё в дороге. Он был в последней четверти и долго не показывался из-за туч; теперь он осветил нам множество темных горных вершин, а далеко под нами он отразился в узкой излучине лоха.

Мы остановились. Меня поразило, что я нахожусь так высоко и иду, как мне казалось, по облакам. Алан же хотел убедиться, идем ли мы в верном направлении.

Очевидно, он остался доволен и, вероятно, посчитал, что мы ушли далеко от наших врагов, потому что всю остальную часть нашего ночного пути тихонько насвистывал разные песенные мотивы, лирические, воинственные или же веселые, плясовые, которые заставляли идти скорей. Надо признать, свистел он мастерски. Это развлекло нас в дороге по темным пустынным горам.