Подъем
Шрифт:
Как часто в своей жизни мы совершаем ошибки, расплата за которые неминуемо следует по пятам? Переступаем через собственные желания, теша себя заверениями, что иначе поступить невозможно, чтобы после корить себя за проявленное малодушие и, сцепив зубы, устранять учиненные разрушения. Имеем ли мы право распоряжаться жизнью собственных детей, лишая их возможности самостоятельно принимать решения, считая, что общение с теми, к кому ваш малыш тянется всеми фибрами своей души, недопустимо, лишь потому, что с высоты прожитых лет нам отчетливо видно, что подобные связи губительны? Теперь я смело могу ответить, что
— Не буду! Я не хочу есть кашу, мама! — заходясь в истерике и топая ногами по полу так, словно он не будущий третьеклассник, а посетитель ясельной группы детского сада, отказывается от завтрака сын. — Почему я должен ее есть?
— Потому что она полезна, Семен, — пытаюсь говорить, как можно мягче.
— Я хочу печенье!
— Это не еда. Будь добр, вернись за стол, — уже с трудом сдерживаю негодование, раздражаясь от не прекращающего визга. Наверное, я плохая мать, раз не способна повлиять на собственного ребенка?
— Папа никогда меня не заставляет! — покраснев от собственного крика, Сема никак не может совладать с дыханием, с трудом выдавая свои мысли. — Тебе все равно: нравиться мне или нет! Я уже не маленький! Могу я сам выбирать, чем мне завтракать?
— Вернись за стол! — я встаю со своего места, наверняка выглядя устрашающе, указывая пальцем на пустующий напротив стул. — Немедленно!
— Нет! Ты меня не любишь! Я не хочу с тобой жить! — падая на диван и безостановочно колотя кулачками о подушку, обрушивает на меня свое недовольство. — Не хочу! Пусть лучше папа меня заберет!
— Отлично! Может быть позвоним ему прямо сейчас? Пожалуешься, как тяжело тебе приходиться! Как я заставляю тебя нормально питаться, как ты устраиваешь истерики, не желая прибирать за собой беспорядок, как ты отказываешься готовиться к школе, как огрызаешься и совершенно меня не слушаешь? Давай, это ведь так по-взрослому! — протягивая ему свой мобильный, все же перехожу на крик. — Я дико устала Семен! Устала от наших с тобой препирательств! Неужели, я требую чего-то непосильного?
— Да! — Сема безжалостно растирает свой нос, размазывая влагу по своему лицу, глядя на меня с хорошо читаемой обидой в карем взгляде.
— Тогда звони! Только не думай, что после этого я буду относиться к тебе, как к взрослому! Настоящий мужчина никогда не станет обижать собственную мать, а после трусливо прятаться за спину отца!
— Я не трус! — возмущается он, вскакивая с дивана.
— Тогда и веди себя подобающе! Перестать уже реветь и усядься, наконец, на стул!
Ребенок замирает, все еще душимый рвущимися из груди всхлипами, но так и не собирается идти у меня на поводу. Его плечи потряхивает, нос покраснел и распух, а по щекам все еще продолжают бежать соленые дорожки. Я делаю глубокий вдох, на секунду прикрывая глаза и медленно подхожу к его хрупкой фигурке, устраиваясь на корточках перед ним. Взяв в свои руки его дрожащие ладошки, я и сама с трудом сдерживаю слезы:
— Сема, я очень тебя люблю. Люблю больше всего на Свете. И я не пытаюсь тебя обидеть, не совершаю чего-то назло… Я просто хочу, чтобы ты понял, что все, что я делаю, я делаю лишь для того, чтобы ты вырос здоровым воспитанным человеком.
— Тогда почему ты меня ругаешь?
— Потому что любовь — это не только постоянное поощрение. Я не могу каждый раз закрывать глаза на твое баловство или позволять тебе
— Папа никогда на меня не кричит! — вырывая свои пальчики из моего слабого захвата, упирается сын. — Не требует собирать игрушки, вместе со мной играет в приставку и не варит овсянку!
— Если бы папа мог находиться рядом всегда, он бы так же, как и я, делал тебе замечания…
— Нет! С ним все по другому!
— Дело ведь вовсе не в завтраке. Это мелочь, пустяк… Проблема в том, что ты перестал ко мне прислушиваться. Разве я в чем-то перед тобой виновата? Чем я заслужила такое к себе обращение?
Мы долго смотрим друг другу в глаза: моя душа разрывается от боли и холодности самого дорого мне человека, а он закусывает свою нижнюю губу, наверняка, не желая верить в мою искренность.
— Я хочу, чтобы папа вернулся… — вновь начиная обливаться слезами, говорит так, словно это проще простого. — Пусть он опять живет с нами!
— Эй, — касаясь его подбородка, прошу взглянуть на меня. — Мы уже говорили об этом. Ты знаешь, что это невозможно… У папы работа и…
— Тогда поехали к нему!
— Сема, у папы… Мы с папой… Боже, — прижимая к себе малыша, вытираю скатившиеся по щекам слезы, не желая, чтобы он стал свидетелем моей слабости. Каждый раз, когда мы касаемся этой темы, сердце норовит выскочить из груди от понурого вида моего ребенка. — Ты ведь уже большой мальчик, — отстраняюсь я, продолжая сжимать его плечи, — Ты знаешь, что у папы есть тетя Рита. Мы больше не можем жить с ним, как и прежде.
— Но я скучаю! Я хочу, чтобы он отвозил меня на тренировки… Чтобы мы вместе ходили гулять…
— Знаю, и папа скучает ничуть не меньше. Но в нашей жизни не всегда все складывается так, как нам бы того хотелось. Есть вещи, над которыми мы не властны.
Он перестает плакать, просто покачивается на носках повесив голову и безжалостно теребя край своей футболки. О чем он думает? Пожалуй, я бы многое отдала, чтобы заглянуть в его мысли, отбросить в сторону ненужные ожидания, а потом долго, долго сжимать его в своих объятиях, покрывая поцелуями его еще влажные от слез щечки. Я делаю попытку вновь коснуться его плеча, но пара горящих обидой детских глаз пригвождает меня к полу, и я лишь смотрю вслед уходящему в комнату сыну, с тягостным вздохом пряча лицо в своих ладонях. Я думала, что предпочтя мне красивую любовницу, Медведев нанес мне самый сокрушительный в жизни удар. Когда я корила себя за то, что не сумела заранее распознать происходящие в нем перемены, я была уверена, что хуже и больнее уже никогда не будет. Ведь что может быть страшнее мужней измены? Сейчас же, все произошедшее кажется таким вздором, такой пустой суетой… Видеть, как твой ребенок страдает от тоски по родному отцу, знать, что лежа на своей кровати он оплакивает те дни, что мы уже никогда не проведем втроем, куда больнее, чем представлять своего любимого мужчину в объятиях бессердечной воровки…
— Черт, — не отпуская руки ребенка, торопливо надеваю солнечные очки, прекрасно зная, что даже плащ-неведимка не смогут спасти меня от всевидящего ока Светланы Викторовны, прячущейся от солнца под огромными полями своей шляпы. После утренней перепалки с сыном, я вряд ли сумею найти в себе силы для достойного ответа на ее очередную колкость, поэтому демонстративно отворачиваюсь от ненавистной соседки надеясь, что она сумеет распознать мой сигнал и не станет забрасывать нашу парочку дымовыми шашками.