Подготовка смены
Шрифт:
— Опасный прецедент? — предположил я.
— Разумеется, Максим! Ведь если Титиния за его испанские дела карать всерьёз, тогда что делать с Марком Попиллием Ленатом, консулом позапрошлого года, за его дела в Лигурии? Я ведь писал тебе, что он там вытворял, и чем это кончилось?
— Было дело, почтеннейший.
Нахреновертил там тогда упомянутый патроном Марк Попиллий Ленат так, что и сенат с него в полном охренении был. Взял, да и напал на стателлатов, единственное во всей Лигурии племя, до того с Римом не воевавшее. Подступил он со своим войском к их главному городу Каристе, вынудив их этим к сражению, в сражении их разгромил, около десятка тысяч их уничтожив и многие сотни в плен захватив, но и потеряв при этом три тысячи своих бойцов, и это только римлян, без учёта союзников. Кариста сдалась, надеясь на пощаду, но не тут-то было. Консул разоружил всё племя, а всех сдавшихся, не говоря уже об их имуществе, продал в рабство, тоже около десяти тысяч человек. Потом до кучи и город разрушил, отослал в Рим победную реляцию и сам направился следом, на полном серьёзе рассчитывая на триумф. И был страшно возмущён, когда вместо этого схлопотал в сенате взбучку и получил
Консул попёр в дурь, постановления сената не исполнил, а продолжил войну со стателлатами на следующий год, будучи уже проконсулом. Случай был беспрецедентный, и хрен спустил бы ему это сенат, если бы одним из прошлогодних консулов не был избран Гай Попиллий Ленат, брат нашкодившего. А второй консул поддался влиянию коллеги, и оба саботировали решение сената, пославшего в Лигурию обоих, дабы поскорее сменить там мятежного проконсула, лишив его тем самым империума и неприкасаемости. А когда им выкрутили руки, пригрозив судом по окончании полномочий уже им самим, то в угоду Гаю Попиллию Ленату и всему семейству Попиллиев продолжил тянуть резину городской претор Гай Лициний Красс, брат нынешнего консула. Дотянул до окончания срока своих полномочий, откладывая суд над бывшим проконсулом, а там Персеева война началась, и всё семейство Попиллиев о снисхождении сенат упрашивало, так что кое-как спустили это дело на тормозах. В смысле, сам Марк Попиллий Ленат испугом только отделался, но в отношении проданных им в рабство стателлатов постановление сената выполняется. Уже несколько тысяч освобождены и возвращены домой, остальных продолжают разыскивать и освобождать, но натерпеться прелестей рабства люди успели, да и мёртвых не вернёшь.
За такие художества, если по справедливости, то и на кол посадить вполне было бы по заслугам, а принятое у римлян сбрасывание преступников с Тарпейской скалы было бы образцом гуманизма — ага, если бы преступником был рядовой гражданин, а не нобиль из старинного и уважаемого рода. Раздражение на самовольщика у отцов-сенаторов как-то успело уже и поутихнуть, а сословная и корпоративная солидарность — проснуться. Не кто попало, а сенатор-консуляр как-никак, не заднескамеечник какой-нибудь и не преторий, а сенатор первого сорта, если цензориев за скобки вынести, которых горстка. Персонально он, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын, и если его слить и дать засудить, то почему тогда нельзя и любого из нас? Не любят римские нобили подобные прецеденты создавать. Середнячок-преторий — сошка помельче, особенно если он новый человек, а не нобиль, то бишь консулов в предках не имеет. Но тут ведь и на степень вины надо смотреть. А Марк Титиний по сравнению с тёзкой-консуляром просто мелкий шалун, и за мелкую шалость его засуживать, когда консуляру беспрецедентный залёт с рук сходит — такого юмора не поймут прочие претории, которых в сенате в два с лишним раза больше, чем консуляров.
— Ты сам пойми, Максим, это заднескамеечникам вроде меня, кому и претура не светит, разницы особой нет, но уже из преториев, даже совсем новых, мало кто не мечтает выбиться в консуляры, а многие — рассчитывают на консульство и не ошибаются в своих расчётах. Годом раньше, годом позже — это уже детали, — как раз к этому вёл и патрон, — А проигранный суд по скандальному обвинению — это же удар по шансам на консульство, и такие прецеденты, получается, тоже не нужны ни консулярам, ни преториям. И конечно, никто из них не хотел сдавать и Марка Титиния. Тем более, что добрая половина и сама в подобном замарана. Жизнь с этой всеобщей тягой к роскоши, сам знаешь, дорогая стала, если достоинство ронять не хочешь, и как тут не злоупотребить возможностями по службе в провинциях? Я сам, что ли, будучи квестором при преторе Аппии Клавдии Нероне, был кристально чист? Тоже не был, и кому об этом знать, как не тебе? — мы с ним рассмеялись, — Просто мы тогда знали меру, да и поддержание престижа было не так дорого, как теперь. А сейчас, по нынешней жизни, нужно быть богатым как Крёз, чтобы выслуживать честь и славу, не заботясь о пополнении кошелька. Но кто из нас богат как Крёз? Ты не думай, что я оправдываю Марка Титиния, во всём должен быть предел, но меня сейчас туда пошли, я тоже хапал бы больше, чем хапал тогда. Хотя и далеко не так, конечно, как он.
— И хапали в то время умереннее, и испанцы не жаловались в Рим, а терпели до предела, после которого восставали.
— Да, в то время жаловаться и сутяжничать любили только греки. Наши италики и латиняне научились этому у них, хоть и далеко им ещё до учителей. Теперь вот учатся и испанцы. Правильно делают, конечно, тут теперь иначе и нельзя. В наше время так никто не хапал, а с причинами бунтов всё-же стремились разобраться на месте.
— Хотя и не всегда и не все, — заметил я.
— Всякое бывало, конечно, — патрон прекрасно понял мой намёк на Катона и его последователей, но развивать тему римской политики в провинциях ему не хотелось, — Но всё-таки стремились. А теперь и бунты давят, не вникая в причины, и хапают некоторые так, что оторопь берёт. Тиберий Семпроний Гракх взял своё на Кельтиберской войне, ему с войском хватило и военной добычи, ну и род же старинный, честь и воспитание, а Марк Титиний и человек новый, и ситуация другая — кельтиберы предшественником замирены, и их обирать — это новая война, за которую сенат уж точно не похвалил бы, вот он и брал свое с подвластных иберов, да ещё и с бестактностью вышедшей в люди деревенщины, но мир с кельтиберами при нём сохранялся. А сменил его четыре года назад Аппий Клавдий Центон — подвластному населению жизнь облегчил, а своё с кельтиберов взять пробовал, ну и получил бунт и войну. Хорошо хоть, вернул после его подавления прежние условия Гракха, иначе не замирил бы кельтиберов. Три года назад Публий Фурий Фил, как сменил его, оказался в том же положении, что и Титиний. Кельтиберов не тронь, если не хочешь с ними новой войны, а подвластное население при Центоне передохнуло и жирком обросло, и с кого же ещё ему хапать? Зря сразу на Титиния жалобщиков в Рим не послали, ещё при Центоне — и память о событиях была бы свежее, и свидетели бы путались меньше, и связи с делом Марка Попиллия Лената не было бы. Сурово засудить Титиния, наверное, не дали бы и тогда, но шансов хоть как-то выиграть дело у испанцев было бы больше, а главное — Публий Фурий и Марк Матиен были бы напуганы этим судом и хапали бы умереннее.
Это мы знали и без него. Сами ведь тоже варианты просчитывали, и Юлька нам предлагала обдумать вариант жалобы иберов на Титиния по горячим следам, и отвергали мы его с большим сожалением. Так-то идея выглядела соблазнительной — именно по этим соображениям, которые и излагал нам сейчас патрон. И кто такие эти Титинии, чтобы суд над одним из них даже с осуждением что-то в римских раскладах поменял? Юлька искала старательно, но ни до того, ни после не нашла этой фамилии ни среди консулов, ни даже среди преторов. Только вот эти вот два Марка Титиния в один и тот же год, Курв в Риме на городской претуре и вот этот неуёмный ухарь в Ближней Испании, империум которого продлевался. Вздрючить урода через римский суд по римским же законам и если даже не до Тарпейской скалы и не до изгнания его довести, так хотя бы заставить большую часть нахапанного пострадавшим вернуть, дабы оно другим испанским наместникам неповадно было впредь беспредельничать, представлялось и желательным, и полезным делом.
Проблема же тут была в том, что иберы Ближней Испании то ли не сообразили своевременно, то ли меж собой не договорились, а настропалить их скрытно хрен вышло бы. Это же надо было, чтобы вожди всех пострадавших общин организованно обратились к сменившему Титиния в провинции Аппию Клавдию Центону с такими жалобами, чтобы тот не мог спустить этого дела на тормозах и был бы вынужден сам послать их делегацию в Рим для подачи жалобы сенату. Как тут втихаря провернёшь такую подстрекательскую кампанию? Будь дело в Дальней Испании, соплеменными турдетанами населённой, нас бы поняли правильно — соплеменники помогают соплеменникам, естественное же дело, и раз всё в законных рамках, то и какие претензии? Мы ведь не к восстанию подстрекаем, даже не к уходу из провинции, а наоборот, исключительно к законной защите своих законных интересов. Но в Ближней Испании воду мутить, к нашим соплеменникам не имеющей ни малейшего отношения — это ведь совсем другое дело получалось. С какой целью истерию нездоровую в римской провинции нагнетаете? Ваше дело какое? Тут нас не поняли бы ни Центон, ни его дальнеиспанский коллега, ни в римском сенате. В Дальней же Испании не было особых претензий у местных общин ни к Титу Фонтею Капитону, ни к сменившему его Гнею Сервилию Цепиону. Тоже, конечно, хапали оба, но более-менее в устоявшихся рамках, привычных и терпимых. Жаловаться в Рим на них у турдетанских и бастулонских общин Бетики желания не возникло, так что не получалось и пример соседям подать.
— Случай с Публием Фурием Филом ещё труднее, — продолжал патрон, — Фурии в Риме — это не какие-нибудь выскочки, а один из знатнейших патрицианских родов. Хоть они и не занимали в последнее время высоких магистратур из-за немалой стеснённости в средствах, благодаря своей знатности и связям их род по-прежнему уважаем и влиятелен. А в семействе Филов дед нынешнего обвиняемого был и консулом, и цензором во время Ганнибаловой войны, а его отец после Канн помог Сципиону воспрепятствовать бегству из Италии молодых паникёров во главе с Луцием Цецилием Метеллом. И с тех пор отец этого Публия состоял в числе друзей и политических союзников Сципиона Африканского, создателя и первого главы нашей фракции в сенате. И этот — выходец из уважаемого рода, внук большого и весьма уважаемого человека и сын героя войны и нашего человека — как тут допустишь его осуждение? Конечно, он опозорил и фракцию, и семью, и род, но само желание вернуть семье прежнее достоинство, добыв недостающие денежные средства на свой полный cursus honorum понятно всей верхушке сената. Он свой для них и добивался достойной и одобряемой всеми цели, хоть и не самыми достойными способами. Поэтому его осуждению и препятствуют всеми правдами и неправдами.
— Ну а Марк Матиен и его племянничек Гай? — поинтересовался я, — Сами ведь по себе едва ли знатны. За ними стоит кто-то посерьёзнее их?
— Марк Матиен тоже, к сожалению, наш выдвиженец, — посетовал Гней Марций Септим, — Мало нам позора с младшим Филом, так ещё и этот! Выскочка он, конечно, тех хлопот не стоящий, которые на него были затрачены. Его бы сдали хотя бы ради спасения репутации всей нашей группировки и выгораживают поэтому с большой неохотой, но тут складывается такая же ситуация, как с этими Титинием и Марком Попиллием Ленатом — если позволить засудить его, то что тогда делать с Филом, виновным ещё больше? Из-за Фила вся верхушка сената стоит и за этого негодника тоже. Если осудят Фила, на судьбу Матиена все наплюют со спокойной душой, и делегация Ближней Испании не зря выбрала в числе своих заступников Марка Порция Катона. Он наш противник, и львиная доля всех бед нашей фракции исходит от него, но именно он единственный человек из консуляров и цензориев, который из ненависти к старой знати хочет и может добиться его осуждения. И вот тут в кои-то веки его настырность меня не очень-то раздражает, — мы все рассмеялись.
— И каковы шансы на осуждение?
— Ну, я же сказал, что делегация Ближней Испании сделала правильный выбор. Таких ошибок при составлении обвинения, как с Титинием, уже не наделали, и оправдать Фила, как бы его ни защищали, будет крайне нелегко, а уж Катон-то приложит все усилия, чтобы додавить суд. Защитники обоих обвиняемых выхлопотали отсрочку окончательного слушания их дел, но она истекает через неделю. А вчера в сенате уже прошёл слух, будто они оба собираются удалиться в добровольное изгнание, чтобы избежать осуждения.