Подготовка смены
Шрифт:
— Можно даже и не семь раз подряд, а только один раз, но уж чтобы наверняка, — конкретизировал Володя, и мы рассмеялись.
— Тысяча денариев, — дожал я бандита, — Триста задаток, а семьсот после работы по её результату, если он нас удовлетворит. И плюс добыча, которую ты сумеешь урвать при выполнении работы сам. Поделишься ей только с соседями, которых запряжёшь себе в помощь, а с нашими людьми делиться не нужно, — я выложил на стол предложенный ему задаток — три увесистых кошеля с сотней денариев в каждом, — Пересчитывать будешь? И да, кстати, что ты там говорил насчёт пастухов?
Ещё в период наместничества Матиена в Дальней Испании в позапрошлом году мы разобрались с путаницей у Тита Ливия, где в одном месте у него было написано о Гае, в а двух других о Марке. Двое их, дядя Марк и племянник Гай. Два брата, старший Гай и младший Марк, баллотировались в преторы, а сын старшего, тоже Гай — в квесторы. Отца его не избрали, зато избрали дядю и его самого. Свежеиспечённый
Собственно, на то, что Лысый Марк возьмётся ещё и за двух бывших преторов, мы и не рассчитывали. Конечно, это слишком уж крупная рыба для самого обыкновенного бандитского пахана. За квестория взялся — и на том спасибо, потому как технически с ним нам было бы труднее. Один показательный расстрел можно как-то на разгневанных богов свалить, учитывая римскую суеверность, но повторяться в таком деле рискованно. Храм Фемиды мы решили поэтому громом не поражать, хотя нашлась бы лимонка и на него. Но одна уже в доме тех Матиенов, которые два Гая, задействуется, а вторая в том же городе — это чересчур. Хоть и нет у римской Республики профессиональной полиции, сведущей в криминалистике, считать римлян совсем уж дураками было бы опрометчиво. Один раз мы одним способом сработали, во второй — уже другим будем работать, маскируя свой тихий вклад грубой работой уголовников, а третьего раза в городе уже не будет. Ну, если только самим уркам понравится и повтора захочется, но это уже без нас. Не столь важно, сгорят ли с сопутствующей мародёркой домусы двух изгнанников. Главное тут, чтобы сами они не ушли от заслуженной кары богов. Вот там, за городской чертой, можно и повториться.
— Папа, а пастухи-то не испугаются, как этот Лысый Марк? — спросил Волний.
— Это тоже бандиты ещё те, только сельские, — пояснил я ему, — Больше известны апулийские рабы-пастухи, их там таких особенно много. Там целое восстание было, о нём мало говорили из-за нашумевшего дела о Вакханалиях, но на следующий год его подавлял претор Луций Постумий Темпсан. И такие есть везде, где земля плоха для земледелия.
Там на самом деле в том сто восемьдесят пятом году, то бишь четырнадцать лет назад, заваруха была серьёзная. Просто она вышла регионального значения, где-то далеко на каблуке "сапога", а Вакханалии-то ведь происходили по всей Италии и даже в сам Рим проникли, да и сама тема Вакханалий по сравнению с разбоями беглых или безнадзорных рабов оказалась для патриархальных до мозга костей сенаторов не в пример скандальнее. Поэтому и заслонила собой ту апулийскую бучу разбойничавших пастухов. Но для самого региона размах восстания был нехилый — семь тысяч одних только приговорённых судом к казни, из которых многих казнили, но многие сумели сбежать и затеряться. Если и здесь в предгорьях Апеннин кто-то из них ныкается и промышляет с местными, я не удивлюсь.
— А с этими двумя уродами ситуёвина вообще уникальная, — продолжил я, — Как только они выедут из Рима, они автоматически потеряют римское гражданство хотя бы по факту своего хоть и добровольного, но один хрен изгнания. А латинское гражданство они получат только по прибытии в тот латинский город, в котором поселятся. Пока они будут в пути, они юридически вообще никто и ничьи. Это, конечно, не ставит их совсем уж вне закона, и следствие будет, но очень не сразу. Пока хватятся, пока займутся — ищи-свищи обидевших их хулиганов.
— Да, для пастухов-разбойников соблазн хороший, — заценил мой наследник.
За обедом у патрона обменялись новостями о происшествии с Титинием, и они полностью совпали. Млять, ох уж эти мне римские обычаи! Мы бы у себя как сделали? До жратвы самое важное обговорили бы быстренько вкратце, потом пожрали бы спокойно и без трёпа, а уж после этого говорили бы о тех не срочных подробностях, которые почти не влияют на суть расклада. Но у римлян обед и разговоры — это единое целое мероприятие, и одно немыслимо без другого. Мы-то, конечно, обучены всем этим манерам возлежания на ложах, не просто же так у "коринфянок" наших уроки античного застольного этикета брали, но непривычно же, млять! Тут бы пожрать побыстрее со всеми этими манерами, а потом уж и говорить по отдельному протоколу, уже не застольному, когда можно и позу на более привычную сменить, и тогу скинуть. Хоть и лёгкие они у нас полотняные, а не эти шерстяные церемониальные, но один же хрен непривычно и напрягает! Но блюда за римским обедом подаются неспешно, дабы успевали и есть, и языками трепать, а отведать же надо всё, иначе неуважение к хозяину получится. То, что оба происшествия — с самим Марком Титинием и с его домусом — расценены правильно, как кара разгневанных богов, это прекрасно, что прозвучало предположение о связи кары с испанскими шалостями, ещё прекраснее, а уж то, что призадумались, не грозит ли теперь кара и римскому правосудию за оправдание того, кого посчитали виновным и достойным кары сами боги — это вообще замечательно. Но млять, нам этого достаточно! Какое нам в звизду дело, сам Юпитер его и его домус молниями поражал или Фемиде их для этой цели выдал? И какая нам вообще разница, участвовала ли в вынесении божественного приговора его благоверная Юнона?
Впрочем, тут я несколько пристрастен, потому как реально же локоть затёк, на который я на ложе опирался. По справедливости — есть и кое-какая польза. Храм Фемиды из очереди на божественное наказание вычёркиваем с концами, поскольку не виноватая она. А вот остальное — уже явно лишнее. Сколько дней молебствий и сколько баранов в жертву Фемиде, сколько дней молебствий и сколько быков в жертву Юпитеру — какое нам дело, если не наши головы о том болят, а римского сената? С этим-то сенат определится, кто бы сомневался, а главная загвоздка у них с Юноной. О милости и прощении её молить или за заступничество перед Юпитером благодарить? Отправляй ейный культ мужики, так разобрались бы и с этим, но ведь ей же служат бабы! Нет, они-то, конечно, матроны самой безупречной репутации, но сейчас-то от них соображалка требуется, а не репутация, а она у баб — правильно, бабья. Особенно в таких вопросах, где цена ошибки велика, а посему и ответственность зашкаливает. И не подскажешь же им в сугубо ихнем бабьем вопросе.
Нам-то с наследником хрен с ними, с благочестивыми, но недалёкими жрицами Юноны, как и с римским правосудием, которое то ли оптом, то ли в розницу, простит или покарает то ли Фемида, то ли Юнона, то ли сам Юпитер. Но ведь приходится имитировать неподдельный интерес! Тоже ведь типа римские граждане, хрен отмажешься, положение обязывает. Не скажешь же — ваши боги, вы с ними и разбирайтесь, а нам, испанцам, ваши трудности с ними до едрени-фени.
— Папа, как ты только выдерживаешь всю это грёбаную тягомотину? — спросил меня Волний, когда я наконец выбрал уместный для нас момент отпроситься покурить.
— Точно так же, как и ты, — заверил я его.
Домус Титиния весь, конечно, не сгорел, но над третью примерно обрушилась кровля, и удивляться тут нечему. Это стены в добротных античных домах каменные, но колонны вокруг атриума деревянные, балки перекрытий деревянные и каркас крыши, на который черепица укладывается, тоже деревянный — есть чему сгореть, причинив хозяину немалый ущерб. О занавесках из дорогих тканей, тоже успевших войти в моду и стоящих нередко доброй четверти всего содержимого, и говорить нечего. И кто сказал, что у богов только молнии в арсенале? Дискордии, римскому аналогу насылающей безумие греческой Эриды, чтобы набедокурить, не нужно и никаких молний. Криминогенная обстановка на римских улицах и так-то не самая благополучная, а уж если и Юпитер осерчает, устроив пожар, и Дискордия не в духе окажется, раздраконив окрестных гегемонов — ага, тут как раз домус родни Марка Матиена с его обитателями на очереди. Ох и загребётся же после этого сенат ублажать молебствиями и жертвоприношениями римских богов, и хрен ведь свалишь всё на секту адептов Распятого, потому как алиби у них железобетонное, гы-гы!
А по текущим религиозным проблемам с непонятками, какова позиция Юноны, я патрона успокоил. Я ведь упоминал уже, кажется, о весьма своевременно подсказанном мне нашей историчкой Керенском… тьфу, Кардеаде Киренском? Философом он работает в Афинах как раз по нужному нам направлению — ага, после того, как ему мыслю свежую подбросили на симпосионе у крутой афинской гетеры. Естественно, не без нашей помощи. Учение его пока сырое и до нашего пантеистического концепта пока не дотягивает, но как его предварительный набросок уже годится. До интернациональности божеств Керенский пока ещё не дофилософствовался, но к идее того, что все боги являются ипостасями или проекциями единой высшей силы, уже склоняется. Презентовав Гнею Марцию латинский перевод его трактата "О божественном", я вкратце пересказал ему суть идеи, ещё вперёд мэтра слегка забегая. Типа, это уже моя отсебятина, конечно, но я вот так его понимаю, и если я не слишком при этом учение философа переврал, то получается, что и не может у богов быть принципиальных разногласий, раз уж все они части единого целого. А значит, и не так страшно, о чём там ихние бабы будут молить Юнону, если мужики с Юпитером и Фемидой не облажаются. Конечно, для Рима это слишком ново, да и не побежит патрон к жрецам, но во-первых, сам зря нервничать не будет, а во-вторых, в кругу своих эрудицией блеснёт. Глядишь, и заинтересует кого из просвещённой сципионовской тусовки.