Подготовка смены
Шрифт:
— Ветка же тонкая, и под кошаком-то этим гнётся, — пояснила Отсанда, — Как она выдержала бы лестницу с человеком? Даже хороший кошак не стоит того, чтобы человек из-за него жизнью и здоровьем рисковал, а уж такой никчемный — и подавно. Я бы камнем из пращи ему влепила, и сам бы спрыгнул, но разве сделаешь это на глазах у всей Школы? Принесли лестницу — так и оказалось, не выдерживает ветка. Так вы думаете, Никарета за раба перепугалась? Нет, за кошака. Ой, что будет, если он, бедненький, упадёт с высоты и лапку себе сломает или вывихнет! А то, что раб убиться или изувечиться может, спасая ей её бестолкового кошака, это для неё нормально? Кончилось тем, что она раба-мальчишку лезть на верхотуру заставила, а рабов-мужиков держать
— Вы сами-то хотя бы не спалились, когда учили того дурного кошака хорошим манерам? — спросил Артар.
— Нет, там всё было продумано. Когда гречанки догадались о нашем замысле, то Елена Аргосская, заводила эта ихняя, сказала мне, что по нашим разногласиям как была у них с нами вражда, так и остаётся, но против этой рыжей дряни они с нами заодно, сами ведь натерпелись от сволочного кошака не меньше нашего и тоже думали, чего бы с ним такого сделать. Договорились, что Елена с Эрлией ссору изобразят, остальные гречанки их разнимать будут, чтобы не подрались, и этой суматохой отвлекают наставниц, пока мы втроём делаем нужную и полезную для всех нас работу. От них Мелисса Родосская с нами поработать предлагала, тоже пращница неплохая, но подумали и решили, что это будет уж слишком подозрительно выглядеть. А зачем нам палево? Справились и сами. Одно только никак в толк не возьмём, откуда греки берут настолько бестолковых кошаков? Чтобы влез на дерево и не мог слезть сам — да у нас просто не поверит никто. Как такое возможно?
— Возможно, девчата, — ответил я им, когда отсмеялся, — Наш кошак — лесной, он по деревьям лазит часто и преодолевать свой страх при спуске с дерева задом умеет. А эти египетские и финикийские — степные, и инстинкты древолаза у них ослаблены. А сколько там в той степи тех деревьев, чтобы по ним лазить? От собак спасаясь, куда угодно влезут, а вот слезть обратно могут не все. Особенно эти избалованные породистые из египетских храмов Баст, с которыми там нянчатся как с воплощениями божества. В общем, увидели, и каков сам этот хвалёный Коринф, и каковы в нём кошаки, — гетеры рассмеялись.
— Ваши девчонки сначала рассказывали мне про обезьян в вашем зверинце, что их поведение очень похоже на поведение скверных людей, — припомнила Эрлия, — Но я-то видела только одну маленькую африканскую у Никареты, и она мне такой уж сволочной не показалась. Я долго понять не могла, пока девчонки мне на примере этого кота всё это не растолковали. Вот тогда только и начала понимать — всё ведь на самом деле так и есть.
— А уж какое соперничество началось ближе к выпуску! — вспомнила и Симана Абульская, вторая из наших, — Как только пошли симпосионы и позирования художникам со скульпторами, эти обезьяны как с цепи сорвались! Редко какой день обходился без этих дурацких интриг. Ну, на серьёзные выходки уже не решались, к ним мы им охоту отбили с самого начала, но языками работали усердно. Придумали, будто бы мы все финикиянки, а значит, служим Астарте, а не Афродите.
— Вот именно! — оживилась Дахия Могадорская, третья из компании, — Я-то хотя бы уж наполовину финикиянка, и среди моей финикийской родни была и жрица Астарты. А Симана конийка, финикийская примесь вообще мизерная, и у Отсанды то же самое. Так они ведь и не копали, это мы Никарете уже сами рассказали, а эти просто связали города, из которых мы родом, с финикийскими колониями и только на этом основании зачислили нас в финикиянки и жрицы Астарты.
— О том, что у нас культы Иуны, Астарты и Афродиты давно реформируются в сторону объединения, даже речи при этом не было, — хохотнула Отсанда, — Эти дуры даже не подозревали об этом, а придумать, чтобы переврать в нужном им свете — воображения не хватило. Только и додумались, что со старыми финикийскими колониями нас
— А смысл был в том, чтобы Эрлию этим дискредитировать? — въехал Хренио.
— Естественно! Нам-то что? Мы слушательницы, а не ученицы, а она — ученица, как и они, и конкурентка им — она, а не мы. Но если мы финикиянки и служим Астарте, то она тогда, получается, отступница, раз водит дружбу с нами. Ну, мы им тоже, конечно, это дело припомнили и в долгу не остались. Договорились с Еленой на том, что скульпторов мы уступаем их компании, а художников — из какой компании главная натурщица, из той же в первую очередь и остальные. Дурында даже не сообразила, что нас меньше, и мы все в деле, если первой выбрана хоть одна из нас, а их-то больше, и отберут не всех, а кого-то забракуют, и в результате к выпуску они и между собой рассобачились.
— А скульпторов вы им уступили и из-за количества, и из-за того, что Никомед всё равно ведь не отступит от канона? — сообразил Волний.
— Ну да, мы ведь в канон не очень-то вписываемся, и преимуществ у нас перед ними меньше выходит, а скульптура же ещё и редко бывает групповой, а если бывает, то две, а куда остальным? Ещё и у Никомеда они из-за этого собачились. Думали, что раз мы загорелые, а у греков бледность ценится, то затмят нас и перед художниками, но не учли, что при ровном загаре это не так важно, и тогда художник больше фигуру оценивает, чем цвет, а картины и фрески, если они не для храма, не так требовательны к канону, и больше ценится оригинальность. А какая оригинальность у этих насквозь традиционных позёрш? Даже это понять сходу им ума не хватило. Неужели Коринф настолько деградировал?
— Да нет, девчата, Коринф всегда примерно таким и был, — ответил я, — Ведь кто оценивал-то его? Обыкновенные среднестатистические обезьяны. А для обезьян Коринф как был, так и остаётся эталоном передовой греческой культуры. Это у нас вас избаловали ещё лучшей учебной программой, лучшим обучением, лучшими наставницами и лучшим отбором для этого обучения вас самих. Разницу вы увидели и уже хотя бы ради этого не зря потеряли этот год. Приятно, знаете ли, наблюдать результат. Годы идут, и наставницы ваши моложе не становятся, и кто-то ведь должен будет сменить их, верно?
— Художников нам ещё и Никарета советовала, — припомнила гречанка, — Тоже по этим соображениям?
— Не только. Это был ещё и наш заказ. Скульптурная школа по бронзе у нас уже и своя уж всяко не хуже коринфской. Каковы наши гетеры, ты можешь уже судить и сама по своим испанским подругам. Но у коринфских художников нашим пока ещё есть чему поучиться, и это тоже следует наверстать. И с помощью ваших предшественниц, вашей и новых потоков мы найдём тех, у кого будут учиться наши художники. У кого же им ещё и учиться, если не у коринфских мастеров? Остановятся ли наши на их уровне или двинутся ещё дальше — вопрос уже другой.
— Девчонки сказали мне по секрету, что по бронзовой скульптуре ваши мастера уже превзошли эллинских?
— Ну, я не хочу отзываться дурно о лучших из эллинских мастеров, у одного из которых учился тот, у которого теперь учатся наши. Дело ведь не в одном только уровне мастерства. Дело ведь ещё и в вашем каноне, который не довлеет над нашими мастерами, но довлеет над вашими. Разве справедливо было бы сравнивать искусство тех, кто творит в неравных условиях? Я не думаю, чтобы ваш Никомед совсем уж не смог ваять не хуже наших, и сам он так тоже, кстати, не считает. Но Никомед-то вынужден придерживаться рамок канона, который ещё и понимается влиятельными людьми Коринфа догматичнее, чем следовало бы для лучшего развития вашей скульптуры. У нас этих ограничений нет, но разве это заслуга наших скульпторов? Это заслуга всего нашего общества в целом.