Подготовка смены

Безбашенный Аноним

— А в результате у Никареты на столе стоит статуэтка Афродиты работы вашего испанского, а не коринфского скульптора, — грустно заметила Эрлия.

— Мы стараемся не бросаться этим в глаза, но — да, результат налицо. Хороший ученик лучшего из коринфских учителей и двадцать лет развития мастерства без давления со стороны канона и отстаивающих его догматическое понимание ханжей. Никомедовская Афродита, мастерски исполненная, но жирная, как корова — это жертва эллинского канона и эллинских ханжей, связавших руки лучшему на сегодняшний день эллинскому мастеру бронзовой скульптуры малых размеров. Нам, варварам, в этом смысле легче — у нас нет ни общепринятого и обязательного для всех канона, ни стоящих на его страже дураков.

— В Элладе

ещё очень хорошо развита механика. Для вас, мужчин, это, как мне кажется, должно быть важнее даже эллинского искусства.

— И в этом ты абсолютно права. Механика — это первое, что заинтересовало нас среди культуры эллинского мира. Бывший раб самого Архимеда стал учителем для наших первых механиков, а полибол Дионисия мы заказали и вывезли из Александрии двадцать четыре года назад. О тех механизмах, которых не держат в тайне и сами эллины, нечего и говорить. Твои подруги не рассказывали тебе о нашей Оссонобе?

— Рассказывали, но я даже не представляю, можно ли всему этому верить.

— Верить — можно, но не нужно. Если ты решишь ехать с нашими, то увидишь всё собственными глазами, а что заинтересует, ещё и пощупаешь собственными руками.

Я не стал говорить гречанке, что и в искусстве мы заинтересовались в первую очередь бронзовой скульптурой не просто так. Из бронзы превосходно льются далеко не одни только статуи. Это и литые детали механизмов, и сложнонавороченные корпуса тех же движков на этапе отработки их конструкции, и артиллерия наконец. И даже статуи эти сами по себе тоже не просто так. Статуя ведь статуе рознь. Есть эксклюзивные шедевры, в ценности которых металл составляет лишь ничтожно малую долю. Ими гордятся города или их частные владельцы, и очень редко какой из них существует хотя бы в паре-тройке экземпляров, чаще — в единственном и далеко не для всякого скульптора повторимом. При встрече — ага, большой привет Луцию Муммию, который, если вы сломаете или испортите или прогребёте такой эксклюзивный шедевр, заставит вас самих сделать точно такой же новый. Но есть и высококачественный, потому как надо же нашим скульпторам на чём-то руку набивать, но недорогой и более-менее массовый ширпотреб, цена которого не сильно превышает цену металла. Льётся он в небольшом размере и только из пушечной бронзы.

А литейщику такого ширпотреба — ему не один ли хрен, чего лить? Пока мир на дворе, и много пушек не нужно, он льёт из пушечной бронзы ширпотребовские статуэтки, но если придёт война — есть у нас и запасы пушечной бронзы в небольших и удобных для переплавки изделиях, и умеющие работать с ней кадры, которым не так уж и много нужно будет перенять рабочих навыков у литейщиков-пушкарей. И подражание Коринфу, эдакое низкопоклонство перед Западом… тьфу, для нас — Востоком, перед Грецией, короче — как раз отличная маскировка для наших мобилизационных приготовлений. И это ведь ни разу не вместо передовой греческой культуры, это — заодно с ней до кучи.

— Папа, мы тут просто в полном охренении, — поделился со мной впечатлениями мой наследник, — И я, и Артар, и наши бойцы. Симпосион этот вчерашний с натуральными греческими гетерами нас в ступор вогнал. Это что, не розыгрыш был? Это и есть те самые коринфские гетеры высшего разряда? Их не подменили какие-нибудь высококлассные, но в остальном обычные греческие шалавы?

— Нет, знакомые гетеры не допустили бы подмены. Их же не так много, чтобы в Коринфе они не знали всех своих товарок по ремеслу. А что тебе с ними не так?

— Да бабы-то и смазливые, и грамотные, и танцорши, и затейницы, и язык у них хорошо подвешен, но по сравнению с нашими — банальные кошёлки. Их шутки плоские, а разговоры — на дураков рассчитаны, темы затасканные, и выходит пустопорожний трёп ни о чём, на который жалко потерянного времени. А предложишь такой гетере о чём-нибудь поумнее поговорить,

так выпучит на тебя честные испуганные глаза, и сразу видно по ней, что вот два глаза, а остальное — здравствуй, дерево. С нашими-то о чём угодно поговорить можно. В Тарквинее, помню, пару раз бывало так, что даже по серьёзному делу невольно помогли. Мы с ребятами сушим мозги над какой-нибудь проблемой, супружницы наши в теме и тоже сушат, перебираем варианты, и ни один не подходит, и вдруг какая-нибудь из "гречанок" наших зайдёт, выслушает, тонкостей дела и половины не поймёт, поскольку не в теме же совершенно, но суть ухватит и такое сказанёт — вроде бы, и не то, что нужно, но потом по ассоциации подсказкой правильного решения оборачивается, до которого мы бы сами и не додумались. И вот эти наши Отсанда с Дахией и Симаной такие же, и Эрлия эта — ну, не хватает ей пока знаний и общения с нашими, но видно же, что и из неё выйдет толк. А эти — ни хрена. Табуретки табуретками! И это умнейшие и образованнейшие среди греческих баб? Я как-то иначе их себе представлял. Неужто этот хвалёный Коринф уже до такой степени деградировал?

— Да нет, Волний, это не Коринф деградировал, это мы развились и выросли над прежним уровнем. А гетеры эти греческие — в массе они всегда такими и были. Просто мы к себе не массу эту везли, а очень нетипичных. Вот они и обучили этих наших "гречанок", которые нормальные в твоём понимании. И тоже, сам понимаешь, не из кого попало. А уж эти наши "гречанки" и избаловали вас своими качествами, которых не ищи у греческих…

8. Афины

— Сократа именно за это и заставили выпить чашу с цикутой, — заметил Карнеад Киренский, — С тех пор, конечно, прошло уже более двухсот лет, да и тогда афиняне долго смотрели сквозь пальцы на его безбожие, и оно было лишь поводом для обвинения, но…

— Сократ обозлил заигрывающих с толпой демагогов, выступая против дающего им влияние всевластия афинского демоса, — хмыкнул я, — Не лез бы в политику, прожил бы ещё долго, при его-то богатырском здоровье. Ты-то, мудрейший, не вмешиваешься же ни в какую афинскую политику и не наживаешь себе врагов ни среди политиканов, ни среди их прихвостней, а разногласия между эллинскими философами решаются, как я слыхал, в диспутах между ними, а не на заседаниях городского суда.

— Верно, римлянин, — согласился учёный грека, когда отсмеялся, — Но всё-таки те законы, по которым был осуждён Сократ, не отменены в Афинах и по сей день, и любого, кого обвинят в их нарушении, могут и осудить подобно Сократу. Формально Сократ был осуждён именно за безбожие, а не за недовольство афинской демократией.

— А что конкретно понималось под безбожием Сократа его обвинителями?

— "Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город", — буквально процитировала относящуюся к делу часть обвинительной формулировки его любовница Гликерия Пилосская, самая подкованная по философской части среди самых известных и популярных гетер в Афинах, — Этого и сейчас ещё вполне достаточно, чтобы нажить себе неприятности, если найдётся недруг, который обратится с таким обвинением в суд.

— Правильно ли я понимаю, несравненная, что имеются в виду почитаемые ныне боги Олимпийцы, общие для всей Эллады?

— В каждом эллинском полисе есть ещё местные божества рангом пониже, культ которых тоже обязателен для граждан полиса, — уточнила гетера, — Следует чтить также и местных героев, и победителей Олимпийских Игр, которые приравниваются к ним. Но ты прав, римлянин, Сократ обвинялся в непочтении и даже отрицании богов Олимпийцев. Их чтят все эллины, их именами клянутся, и поэтому их отрицание особенно преступно.

— В общем, всякий, кто не чтит Олимпийцев и местных богов, полубогов, героев и им подобных, культ которых обязателен для благочестивых граждан полиса, тот рискует кончить как Сократ в худшем случае или нажить себе пусть меньшие, но всё равно весьма нежеланные неприятности в лучшем случае? — резюмировал я.