Подкаменная Тунгуска
Шрифт:
ГЛАВА 17.0 ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА С ВОПЛОЩЁННЫМ ЗЛОМ
В те четыре с половиной минуты, когда Шмонс находился в состоянии клинической смерти, ему привиделось, как он шёл по микрорайону городских разлекух и балаганов, откуда стук и грохот музыки, шипение и взрывы фейерверков слышны за два квартала. Нагромождение африканских ритмов на завывание циркулярной пилы на фоне басовой партии молотов и прессов кузнечного цеха, спаянное в единое целое утробным завыванием негритянского вокалиста уже давно стали именовать не песней, а музыкальной композицией.
Звёзд на небе в этой чересчур ярко освещённой части города не бывает. Их заменяют бегущие строки под живыми картинами световой рекламы, от которых рябит в глазах. Диковинная подсветка домов и парящие в чёрном пустом небе экраны с рекламными роликами превращают ночной город в мнимый мир. Человек теряет ориентиры — скачущий зрительный ряд многоуровневой рекламы не позволяет различить, где верх, где низ, где земля и где небо. Исчезают очертания узнаваемых мест, как будто бы ты очутился в незнакомом мире.
Шмонс не знал места встречи, но шёл на влекущий зов, звучавший в его голове. На круглой площади, освещённой непереносимо ярким маяком на стальной мачте в самом её центре, пылала вывеска «КАЗИНО ИНФЕРНАЛЬ». У входа в заведение бульдожьи рожи охранников сразу распознали в совершенно голом Шмонсе нарушителя дресс-кода:
— У нас не пускают без галстука!
Администратор в кружевной розовой пижаме с голубыми цветочками и туфельках на среднем каблучке резво сбежал к нему по ступенькам.
— О, какая честь для нашего скромного заведения! Добро пожаловать! Вас тут уже заждались.
— Руки! — рявкнул охранник.
Шмонс протянул руку. Охранник провёл по ней ручным индикатором, которым проверял входящих в клуб на предмет ношения оружия. На коже под синим сияние проступили цифры 666.
Администратор, обернувшись к охранникам, прошипел:
— Это же сам Шараф Маздаки — президент всемирной лиги Либерастической Педерации нудистов. Думайте о карьерном росте, мальчики! Без движения мозговых извилин не бывает продвижения по службе.
Стеклянные двери разошлись в стороны, и Шмонса подхватили под руки две феи в золотых туфельках на высоком каблучке. Из одежды на феях были только крылышки из полупрозрачной ткани за спиной.
— Бай Маздаки, какой вы миленький! Мы вас проводим до кабинета генерального директора, а то вы заблудитесь в лабиринте утончённых извращений.
Коридоры и залы, с толстыми ворсистыми коврами на полу, были задрапированы тяжёлыми пологами из синего и алого бархата — роскошное обиталище аллергенных пылевых клещей. При одной мысли об этой микроскопической нечисти у Шмонса зачесалось всё его голое тело.
Просторные залы, по которым его проводили феи с золотыми кудряшками и крылышками за спино, были разбиты на будуары из того же бархата. На бархатных же диванчиках и банкетах развалились веселящиеся гости. Они показались Шмонсу иностранцами, потому что вольно закидывали ноги на столики со сластями и на диванные валики. Трезвых тут не было.
Голенькие феи с крылышками за спиной так долго вели Шмонса узкими коридорами с винтовыми лестницами, устланными мягкими коврами, делающими бесшумными шаги, что он кроме аллергического зуда на теле ощутил и приступ тошноты. Спёртый воздух был густо насыщен запахами блевотины и прочих человеческих выделений, перемешанными с ароматами косметики, алкоголя и дыма, как от тлеющей кучи виноградной листвы. Так пахнет высушенное крошево зелёной конопли, если подпалить самокрутку из неё.
В стеклянных медицинских шкафах были выставлены самые разнообразные фаллоимитаторы, надувные куклы, секс-игрушки и прочие приспособления для имитации любви. Синий сумеречный свет спрятанных светильников придавал коридорам со стеклянными шкафами ещё и вид анатомического музея, отчего у Шмонса появились не только расчёсы на коже от сыпи и тошнота от сладковатой вони воображаемого тления и распада плоти, но и лёгкое головокружение, как у больного, которого медсёстры ведут на операционный стол.
Голенькие феи с крылышками за спиной упорхнули, когда он очутился в крохотном кабинетике. За письменным столом сидел малюсенький сморкач со сморщенным личиком. У того карлика был тоскливый взгляд, как у обезьянки на привязи. Только вот одна неувязочка — у этого шибздика боязливо поблескивали чёрные глазёнки под сложенные печальным домиком густыми чёрными бровями, зато на губах извивалась глумливая ухмылочка, а под носиком-пуговкой крутились чёрным червячком ехидные усики. Человечек, который сидя на обычном стуле за столом мог свободно болтать ножками, развёл ручки в сторону и пропищал:.
— Какие люди! Здоровеньки булы, мий дороженький! Вот вам самое мягкое стуло — присаживайтесь, будьте ласковы.
— Хватит ерничать, Велиар! — сердито буркнул Шмонс. — Я уже умер?
— Да как вы таки могли такова себе навоображать!
— Узнаю твои штучки — выставить меня голышом на всеобщее посмешище.
— Уважаемый Леон, святоша Леон, кандидат в праведники Леон! Я и сам удаляюсь, как ты попал в этот вертеп разврата?
Шмонс промолчал.
— Захотелось выпить?
Молчание в ответ.
— Или махнуть в покер по маленькой?
Шмонс сжал губы, чтобы не ответить искусителю.
— А может, хочется очаровательную цыпочку? Любой каприз за счёт заведения, Леон. Ведь я не просто так, а от всей души.
— У падшего ангела нет души, — отвернулся Шмонс. — Ангел лишь производная от функции Творца, сам говорил.