Подкаменная Тунгуска
Шрифт:
— Координатору.
— Какому координатору?
— Координатору миссии Международного совета по дерусификации. Его даже нашенские менты и вояки иностранные боятся.
— Голова нацрайона — русский?
— Да ты чо, Шманец, с печки зверзнулся! Тунгус в обязательном порядке. Русских в начальники не берут, если он не полукровка.
— У вас что, чисто русские — национальное меньшинство?
— Ага, потому что их больше всех в районе. Тунгусов у нас — раз, два и обчёлся.
— Начальник полиции подчиняется министру внутренних дел по вертикали и местного райисполкому по горизонтали?
— Он в первую очередь подчиняется коменданту миротворческого контингента на районе.
— А зачем комендатура, если есть полиция?
— Полицаи только ребра бомжам крушат в кутузках и у бабок с семечками на базарах кошельки потрошат, а на блокпостах и таможнях стоят заморские спецназовцы.
— Понятно. Классическая форма колониального правления. Глава нацрайона — тунгус. Исполнительная и законодательные власти — сплошь тунгусы. И карательные органы тоже. А надо всеми парит в облаках белый сахиб с палкой. Подожди секундочку, я рассчитаю коэффициент коррумпированности такой власти.
Шманец принялся тыкать пальцами в кнопки компьютера.
— Так я и думал. Коэффициент коррумпированности власти должен превышать 0,85. Причём это нижняя планка. На самом деле он может быть и больше. Поздравляю, мужик! С такой властью можно без труда обделывать делишки в обход законов.
— Тайга — закон, медведь — хозяин, — пожал плечами Ерофеич.
— Твоя прислужница часто в райцентр наведывается?
— Каждую неделю за покупками шастает, а каждый месяц золотишко, собранное со старателей, цыганям сбывает.
— Она в райцентре засветилась на камерах слежения?
— Да как её приметить-то, блоху малую! Тунгуски в национальном облачении все на одно лицо.
— Документы у неё хоть какие-то имеются?
— Какие в тайге документы! Говорю же, ихнего брата миротворцы даже на морду не различают.
— То есть она никак не зарегистрирована в базах тотальной слежки за городским населением, так я понимаю. Её в городе никто на знает, кроме родни. Это большой плюс для нас. Пришла ниоткуда и уйдёт в никуда. А можешь ты нам с тобой и ей в придачу сделать паспорт, постоянную прописку-регистрацию и открыть счёт в банке?
Ерофеич отодвинул недопитый стакан с таёжной настойкой, крепко задумался. Морщины на конопатом лбу собрались в гармошку. Потом он залпом хлопнул стакан настойки, занюхал рукавом и решительно кивнул:
— С паспортом и регистрацией может прокатить. А зачем?
— Солнце скоро повернёт на весну, если верить календарю в тырнете, а не погоде. Пора бы и нам с тобой документы выправить, мужик. Но так, чтобы как бы каждый из нас заново народиться. Нас с тобой как и нет на этом свете. Мы — покойники. Ты меня понял?
— Вывернуть шкуру наизнанку? Эт-то просто! Надоть только в Погореличи наведаться.
— А где это? Покажи на компьютерной карте.
— Километров триста по тайге без дорог, тропинок и просек. На электронной карте этого поселения не сыщешь.
— И что интересного в этих Погореличах?
— Думаю, не подох ещё столетний дед Агафангел Сысофронтов.
— А причём тут какой-то древний дед?
— Власти поселковые считают его за архивариуса по части староверов. Книги у него якобы сохранились церковные. Он ведает про старинную подомовую запись и выправляет липовые справки в поселковую управу. На самом деле только я знаю, что это беглый и приблудный зэк. Фуфловыми справками он кормится. Пенсию ведь не получает.
— Понятно, криминальный архивариус. Лепит фальшивые биографии для людей, которые засветились в базах данных полиции.
— Поди-ка ты проверь, жил ли кто у чёрта на куличках в этих Погореличах двадцать-тридцать лет назад! Там даже пеньков обугленных от церкви не осталось. Дед Агафангел поставил подземный сруб, ну, якобы, церковная крипта, где книги крещений и отпеваний хранятся. И не скажешь, что новодел.
— Опасно, мужик. Старики болтливые. Родни у столетнего деда сыщется по закону спонтанного распространения информации на полрайона.
— Дед Агафангел — приблудок безродный. Сам себе семь жизней придумал, а другим — так и не сосчитать, сколько. Нет у него родни на районе. Да и во всём Забайкалье. А в тех Погореличах на месте бывших изб уже деревья поднялись в полный рост, не то что подлесок. Поди-ка проверь.
— А кто там ещё проживает?
— Ни одной живой души, кроме деда. Иногда пасечники на лето ульи привозят. Там медок лесной хорош больно. Поселище сгорело ещё лет тридцать тому назад. На карте оно не значилось, как у староверов принято. Власти о нём помалкивали. Участковые не наведывались.
— Понятно. Нет населённого пункта — нет и головной боли со снабжением, газоснабжением и электрификацией. Нет поселения — нет социальной защиты, школу строить не нужно, автолавку и фершала посылать не надо и всё такое прочее.
— Братки из кровью меченых у деда липовые выписки выправляют, а по ним чистенькие паспорта получают в других районах. Но всё это фуфло он саморучно мастырит. Только я об этом знаю.
— И власти верят подделкам?
— Дед Агафангел из староверских богомазов. Лики святых на досках выписывал. Его иконы расходились за бугром за подлинники византийского письма. Он и любую печать на справку смастырит на ять.
— Ну-ну, это интересно. Эксперт, значит?
— Ты насчёт кспертизы?
— Знаток, спрашиваю?
— Ага, лихой мастак. Его печать в любой кспертиза даже под микроскопом за липу не признают.
— И это полуслепой дед?
— Хэх! Он в сто лет газету без очков читает. В молодости такие клише для старинных рублей и долларов гравировал, аж сам госбанк принимал их без кспертизы как родные. Я его за десять лет не сумел подловить на фальшивомонетстве, а ты говоришь — свидетельство о крещении. Это для него что кедровые орешки щёлкать. А бывшие Погореличи в фольклендской зоне оккупации, заморские вояки в древлерусских письменах ни уха ни рыла.