Подкидыш
Шрифт:
А ты меня винишь. Что ж, поступай как хочешь! — написал адрес, положил перед отцом и, позвав Сергея, вышел из дома не прощаясь.
— Пап! А я заочно могу учиться, если ты захочешь! Слышишь? — тормошил Сергей.
Но Александр шел торопливо, размашисто. Он думал о своем и не услышал слов мальчонки. Лишь в автобусе разговорились тихо.
— С самого начала все пошло наперекосяк. То я не тем полотенцем руки вытер. То я неправильно веду себя за столом. Не там ботинки поставил, не так койку заправил. Почему черствый хлеб нарезал к столу? Зачем до ночи читаю? Надо свет выключать. То дорожки плохо почистил, цветы забыл полить!
— Скажи, а почему сам не решился поехать к нам? Почему ждал, когда я за тобой приеду и к чему грозился уйти в бомжи?
— Ты мог не поверить мне. Сказал бы, что я не захотел учиться и все тут. Здесь сам убедился во всем. Да и на что приеду? На билет не было. Все деньги отдал Валентине Ивановне.
— Зачем?
— Ну, она всегда жаловалась, что на хлеб нет.
— Они квартиру продали!
— Эти она боялась тратить. Берегла. Каждый день пересчитывала, не украл ли я из них? А когда узнала, что у меня свои деньги есть, вытащила понемногу. То на сахар, хлеб, масло. Так и кончились. После стала каждым куском попрекать.
— Забудь, Сергей!
— Мне в бомжах было лучше, чем с нею.
— Ну а мы при чем? Сразу написал бы!
— Терпел. Думал, остановится. Да где там!
Домой они пришли уже к обеду.
Сережка повис на шее Стешки. Варварины морщинки, каждую, на лице расцеловал. Обнял Ленку, покружил ее. И, умывшись, сел за стол.
— Прости, мам, что не застрял в городе. Не повезло! Больше не поеду туда учиться. В общежитии — одна шпана. А с той старухой даже уж не ужился, сбежал, — рассказал мальчишка подробно о жизни с Валентиной Ивановной.
Александра от его рассказа то в жар, то в холод бросало. Он не знал, куда себя девать от стыда. И отворачивался, кряхтел, досадливо крутил головой. А Стешку от услышанного трясло. Но высказать вслух свое мнение о свекрови не решалась. Не хотела обидеть мужа.
Зато Варвара не стеснялась в выражениях:
— Во, жаба болотная! Заездила навовсе нашего мальца. Жопу свою на его шею повесила! Бесстыжая. Высосала с него все до кровинки и давай шпынять! Это хорошо, что он бедовый. Другой, чуть послабже, помер бы рядом с ней! Гля, как схудал за две недели. Одни уши и глаза остались. Больше ничего! А ить справный был Ну, ништяк, внучок! Нынче вечером пирогов испечем! В честь твоего возвращенья! Это тоже праздник для всех нас!
— Бедный наш Сережка! Зачем тебя отправили? Уж лучше неграмотным жить, чем в грамотных помирать. Я тоже не пойду в школу. Правда, бабуль? Обженимся с Сережкой и станем всегда тут жить! Никогда в город не поедем к бабке, какая только есть пироги умеет, а печь — нет…
Александр сидел, как на углях. Каждое слово, как пощечина, било без промаха. Сергей это особым чутьем понял. И оборвал все воспоминания. Пошел проверить, как смотрели девчонки за хозяйством. Ждал, когда вернется из школы Любка.
Порядком в доме, сарае
— Привет! Где так вывозилась?
— Это не я! Меня отлупили, — хныкала Любка, размазав грязь по лицу.
— Кто тебя оттыздил? За что?
— Дубровинские пацаны! Обзывали меня, мамку. Я стала в них камни кидать. Они поймали…
— Кто?
Любка назвала. Сергей довел ее до калитки, сам пошел в Дубровинку.
Вернулся уже к вечеру. Весь измятый, потрепанный, но счастливый. Он никому ничего не рассказал. Но с тех пор Любку все мальчишки деревни обходили стороной. Ни словом, ни пальцем не задевали. А Сережка снова занялся домом.
Вместе с Александром заготовили жерди на новый забор. С Варварой плел маты — утеплял сарай. Дрова сложил в аккуратные поленницы. А вечерами что-то мастерил. Вот так из-под его рук вышла цветомузыка. На всякий голос и смех вспыхивала разноцветными огнями, как будто салютовала всякой теплине в доме.
Когда Сергей включил магнитолу, подсоединив к ней цветомузыку, Варвара даже забыла, что пора доить коров. Засмотрелась на праздничные сполохи. Мало радостей было в жизни бабы. А эта живинка, сделанная руками ребенка, согрела душу.
Незаметно приближался Новый год. И в семье давно уж не вспоминали о стариках Александра, живущих в городе. О них словно забыли дружно. И только сам художник помнил. Никто, кроме Александра, не знал, почему он так тщательно прятал некоторые свои работы. Но к празднику в доме мыли и чистили все. Стешка нечаянно наткнулась на них. Развернула из любопытства. И… Руки опустились. Без слов все поняла…
Вот Сережка у двери. Открыл настежь. Перед ним собака. Громадная, рыжая.
Пес непонимающе смотрит на лестничную площадку. Ну, зачем ему надо уходить, если ни он, ни мальчишка не хотят разлучаться. В глазах Сережки тоска и боль, стыд и одиночество. Пес смотрит на него, понимая беспомощность, виляет хвостом, прощая, лижет руку. Картина названа «Прощание с другом»… Стешка долго смотрела на нее, понимая, как много было недосказано.
А вот старик у окна. Очки на кончике носа держатся. Глаза в окно смотрят. Там, за пеленою дождя, еле различимы две фигуры. Мужчины и мальчишки. Они ушли в дождь из дома. Струи дождя стекают по стеклу окна. Капли на стеклах очков — дрожат. Картина названа «Когда плачут мужчины».
Стешка поняла, кого нарисовал Александр. Глаза старика слишком похожи на глаза художника. Только в отцовских — само страдание стынет. Страх перед будущим одиночеством, когда уже ничего не повернуть вспять.
На следующей — Сережка провожает в школу Любку. Расправляет ремень ранца на плече. Внимательно смотрит на дорогу, ведущую в деревню. Любка спокойна. Она знает, ее никто не обидит. Улыбка дочки смешит. «Счастливая пора»…
— А вот эта почему отдельно лежит? — Разворачивает картину На ней снова Сережка. На ступенях дома — в городе. Совсем один. Опущены плечи, голова. Рядом — дипломат. Из него краешек книжки. Сергей забыл обо всем. Он слишком одинок, очень несчастен. О чем он думал тогда? О чем вспоминал? Темно вокруг. Лишь тусклая лампочка в подъезде скупо освещает фигуру мальчишки. Где он заблудился в те минуты? — Разглядывает картину и слышит внезапное от дверей: