Подкидыш
Шрифт:
– Тогда пусть с ней гуляет Ричард, – говорили они в ответ. – У тебя есть дела, есть обязанности, и нехорошо, что тебя видят с ней вдвоем. Кроме того, она ездит без седла, что уже само по себе неприлично, да еще сверкает голыми коленками, как какая-нибудь проститутка.
– Она не умеет держаться в седле – она просто не знает, что это такое. И потом, она так здорово ездит верхом и может обуздать любую, самую норовистую лошадь! Констанция запросто могла бы объезжать коней, честное слово!
Восторг Неда не знал границ, а Ричард, выслушивая требования положить конец этим верховым эскападам, только смеялся и говорил, что это спасает его от
Не по сезону мягкая погода сменилась перед. Рождеством холодами. И Элеонора уже начала думать, что Ричард и Констанция останутся в доме до весны. За это время Элеонора притерпелась к шотландке и даже радовалась тому, что Констанция с Недом каждый день отправляются на свои верховые прогулки, возвращаясь со свежей дичью, которая приятно разнообразила стол Морлэндов, состоявший в основном из солонины и хранившихся в погребе овощей – пищи, которая где-то к январю-февралю уже начинала изрядно приедаться. Но в конце января, несмотря на то, что вокруг лежали громадные сугробы, а ледяной ветер обжигал лицо, Ричард и Констанция покинули «Имение Морлэндов» так же, как и пришли – пешком, унося на руках своего шестинедельного сына Илайджу.
Они не взяли с собой ничего кроме хлеба и соленой рыбы, которых им должно было хватить в лучшем случае на пару дней, и куска грубой шерстяной ткани, которой можно было укрыться ночью и которую днем Ричард нес обернув вокруг плеч. Никто не пытался задержать эту троицу, но все равно в доме почему-то воцарилась глубокая печаль, когда вся семья столпилась у дверей, чтобы посмотреть, как Ричард и Констанция уходят, оставляя маленькие темные следы на необъятной белой равнине.
– Какая странная девушка, – сказала Дэйзи, Поворачиваясь, чтобы войти в зал. – Ну что же, хорошо, что они и правда ушли. Она подрывала всё устои нашего дома, и я боялась даже думать, какое влияние эта дикарка могла оказать на детей. – Голос Дэйзи звучал так, словно она пыталась убедить саму себя.
Элеонора задержалась на крыльце еще на миг, всматриваясь в белое безмолвие, и взгляд её был таким отсутствующим, будто она пыталась что-то осознать или услышать нечто бесконечно далекое. Потом женщина вздохнула и тоже вошла в дом.
– Мы никогда их больше не увидим, – сказала она.
Осенью 1482 года Элеонора и Дженкин Баттс обговорили условия брака восемнадцатилетней Маргарет и Генри, которому исполнился двадцать один год. Это был уже несколько запоздалый возраст для свадьбы, особенно если учесть, что об этом союзе шла речь еще шесть лет назад; но Элеонора все это время пыталась найти для Маргарет более выгодную партию, а Дженкин предпочитал, чтобы Генри оставался холостяком и работал на него в Лондоне; старый Баттс никогда не терял надежды на то, что Элеонора в конце концов согласится на этот брак.
В декабре Генри приехал из Лондона, чтобы провести Рождество в «Имении Морлэндов» и отпраздновать свою свадьбу. Он впервые оказался в родных краях с тех пор, как его отправили в столицу, чтобы держать подальше от Сесили, и теперь появление молодого человека вызвало
– Может быть, эта партия будет даже чуть лучше, чем я ожидала, – шепнула она Эдуарду.
Эдуард, считавший, что в этом доме он разбирается в моде лучше всех, чуть не фыркнул.
– Он выглядит, как попугай. Вырядился в одежды всех цветов радуги! – прошептал он в ответ.
Однако Генри держался столь мило, обходительно и любезно, что вскоре завоевал сердца всех членов семьи. Маргарет считала его самым красивым и восхитительным джентльменом из всех, что ей доводилось видеть, и поздравляла себя с тем счастьем, которое ей привалило. С ней он был особенно обворожителен, как и пристало жениху; у него отлегло от сердца, когда он увидел, что она хороша, как и прежде, ибо уже начал подумывать, не потому ли она засиделась в девках, что никто не хотел брать её в жены.
Некоторое напряжение возникло, когда на Рождество к Морлэндам приехали Томас и Сесили с двухлетней Алисой и четырехлетней Анной. Почти всем было интересно, что случится, когда бывшие любовники встретятся. Томас и Генри поприветствовали друг друга с искренней радостью, когда же Генри здоровался с Сесили, они лишь холодно пожали руки и обошлись традиционным поцелуем. Какое-то время деверь и невестка с любопытством разглядывали друг друга, а потом разошлись в разные стороны. Теперь между ними не было ничего общего. Генри только удивлялся, как он мог в свое время потерять голову из-за этой некрасивой, самодовольной матроны, которая была поразительно похожа на его собственную мать, вот так же располневшую после рождения детей. Маргарет была гораздо, гораздо красивее и куда как живее. Сесили же сочла, что Генри слишком уж ярко, просто кричаще одет; наверное, не только внешний вид, но и характер у него – как у самовлюбленного павлина. На этого щеголя трудно положиться, его не сравнить с настоящим мужчиной – таким, как её дорогой супруг Томас. Так что волнующая встреча закончилась вполне благополучно. Прежняя любовь Сесили и Генри умерла, и прошлое можно было теперь похоронить и забыть.
Генри много говорил в этот вечер – о своих делах, о тех успехах, которых он добился, о Лондоне, о дворе.
– Расскажите нам о короле, – потребовала Маргарет тоном капризного ребенка. – Он и правда красив?
– О да, – беззаботно ответил Генри. – По крайней мере, был когда-то, но и сейчас он может очаровать вас, заставить забыть о том, что очень располнел, быстро утомляется и уже далеко не молод. Он до сих пор много занимается государственными делами, а потом ночи напролет пьянствует и волочится за хорошенькими женщинами, хотя недавно он сильно болел, и жизнь во дворе была поспокойнее.
– А что думает королева, когда он отправляется к своим женщинам? – отважилась спросить Маргарет, избегая взгляда матери.
Генри улыбнулся, показав прекрасные белые зубы.
– О, она не возражает. Она же его с большинством из них и познакомила. Ей нравится быть государыней, а вовсе не женой государя.
– Она хороша собой?
– Как снежная королева, – ответил Генри – Красивая, бледная и холодная. Волосы у неё отливают золотом, а глаза острые и ледяные, как две сосульки. Никто не смеет ей перечить, даже сам король, и она правит государством как всевластная императрица.