Подкидыш

Хэррод-Иглз Синтия

Снаружи послышалось ржание лошади и опять раздался цокот копыт. На мгновение в сердцах осажденных вспыхнула надежда: может быть, прибыла помощь? Но скоро стало понятно, что цокот копыт удаляется, а голоса во дворе остаются.

– Они уводят лошадей, – сказал Оуэн. Говорил он шепотом, словно люди в зале прятались от врагов и он боялся привлечь внимание бандитов.

– Что они собираются делать? – спросила Мэри, и в её голосе прозвучал неприкрытый ужас. Гелерт заскулил, и Элеонора цыкнула на него, еще и сжав рукой морду пса, чтобы не дать ему залаять. Голоса снаружи тоже смолкли. Нервы в этой тишине натянулись до предела – Элеоноре самой захотелось закричать...

Потом стекла окон, выходивших во двор, с диким грохотом вылетели вместе с рамами, и в образовавшиеся проемы полетели горящие тряпки; их было никак не меньше полдюжины. Там, где они падали на пол, сухой тростник моментально вспыхивал, треща с каким-то яростным весельем. По всему залу метались обезумевшие собаки и визжали женщины. Элеонора закричала, приказывая тем слугам, которые еще что-то соображали, попробовать погасить огонь. Жак принес из кухни полную бадью, но больше воды в доме не оказалось, а колодец был во дворе. Зал наполнился дымом, и Элеонора поняла, что проиграла.

– Открой дверь, Оуэн, – приказала она. – Нам придется выбираться на улицу. Энис, держи детей вместе. Я возьму Роба. Мэри, Джейн, оставайтесь с Энис. Отпирай дверь, Оуэн! Уильям, помоги ему!

Дверь поддалась с треском и грохотом, и, как только дым клубами повалил на освещенный факелами двор, несколько мужчин растолкали слуг, стремившихся вырваться наружу, и начали тушить охапки пылающего тростника. Ну конечно же, с горечью подумала Элеонора, они не могут допустить, чтобы дом сгорел дотла. Возникло несколько мелких стычек, но в целом челядь Морлэндов хотела только одного – выбраться из наполненной дымом комнаты. Во дворе их ждали люди с темными, жестокими лицами и сверкающими ножами.

– Убирайся отсюда, женщина, – закричали они, когда Элеонора приостановилась, чтобы взглянуть на них. – Прочь, все убирайтесь прочь, или вам же будет хуже!

– Хуже будет вам, когда вернутся мужчины, – вызывающе крикнула Элеонора. – Не думайте, что это вам так просто сойдет с рук! Я запомнила ваши лица!

– Ты уберешься, наконец, женщина, пока я не потерял терпения и не прибил тебя?! – рявкнул в ответ один из бандитов и замахнулся своим горящим факелом, заставив Элеонору отскочить назад и прикрыть от жара пламени лицо. Оуэн умоляюще вцепился в её руку.

– Пойдемте, госпожа, пожалуйста, давайте уйдем, – заплакал он. Слуги попрятались в темноте, некоторые уже напоролись на ножи людей с факелами. Рядом с Элеонорой остались только Энис с детьми и Оуэн. Элеонора вывела их со двора, и, как только ворота захлопнулись за ними, темнота пала на них тяжелым покровом.

Нигде не было ни проблеска света, луна и звезды спрятались за толстым слоем облаков. Начинался дождь, и Элеонора вдруг осознала, что на улице очень холодно – в зале стояла удушающая жара, и они покинули его в такой спешке, что не было времени захватить какую-нибудь одежду, хотя бы плащи. Теперь же изгнанники были в том, в чем выскочили во двор.

– Что будем делать, госпожа? – спросила Энис. Хелен начала плакать, и нянька довольно бесцеремонно встряхнула девочку, прикрикнув: – Замолчи! Только твоего рева нам и не хватало!

– Может, мы пойдем домой, матушка? – подал голос маленький Эдуард. Элеонора взглянула на него, вернее, на то белое пятно, которым казалось в темноте его лицо.

– Домой? – с отсутствующим видом переспросила женщина и вдруг поняла, что хотел сказать её сын. – В Микллит, ну конечно же! Да, мой дорогой, мы пойдем домой. Держитесь вместе, а ты, Эдуард, дай мне руку. Энис, следи за девочками. Изабелла, возьми Энис за руку и не выпускай ни под каким видом – ты меня поняла?

– Да, матушка, – кивнула малышка.

Они немного подождали и попробовали покричать, созывая челядь, но никто больше не появился. Некоторые слуги выскочили из зала через заднюю дверь, другие в панике разбежались и теперь, наверное, были уже на пути к Микллиту. Когда стало ясно, что все прочие исчезли, Элеонора повела маленькую процессию к старому дому, их последнему прибежищу.

Путь был долгим, да еще по холоду и под дождем. Скоро Роба вместо Элеоноры пришлось нести Оуэну, а когда Эдуард слишком устал, чтобы двигаться дальше, Оуэн передал Роба Энис и посадил Эдуарда себе на плечи. Три маленькие девочки храбро ковыляли вперед, вцепившись в юбки Мэри, Джейн и Элеонора, но дорога была неровной, крошки замерзли, проголодались и не могли сдержать слез. А Элеонора была не в силах толком приободрить дочерей – у неё страшно болела спина, хотя женщина и старалась не обращать на это внимания; к тому же она беспокоилась о том, что бандиты сделают с домом, где, возможно, еще прятался кто-нибудь из слуг, и с тревогой думала о Гелерте. Элеонора все ждала, что пес вот-вот догонит её, но он так и не появился – оставалось только надеяться, что он не пострадал. А потом они как-то умудрились заблудиться. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Никто из них толком не знал дороги, а в непроглядной тьме и под дождем все вокруг выглядело совсем не так, как днем. Беглецы какое-то время бесцельно бродили по окрестностям. От Элеоноры теперь тоже было мало пользы: боль в спине все усиливалась, и она знала, что это ребенок просится наружу. Изгнанникам нужно было как можно скорее найти какое-то пристанище, или и Элеонора, и ребенок погибнут. Задыхаясь, она брела вперед, сжимая ручку Изабеллы и уже не понимая, кто кому помогает.

– Свет, госпожа, свет! – неожиданно закричал Оуэн, и Элеонора почувствовала огромное облегчение.

– Где? – взволнованно спросила она. – Я ничего не вижу!

– Там, там, смотрите!

– Да, свет. Это, должно быть, Микллит. Вперед, скоро мы будем дома!

– Давайте, дети, пошевеливайтесь. Госпожа, позвольте вам помочь.

Теперь в их измученные тела словно вернулась жизнь. Мэри и Джейн вели Элеонору, поддерживая её с двух сторон и оставив детей на попечение Энис. Малыши вцепились в юбку няньки, и вся процессия с трудом проковыляла несколько последних шагов вниз по склону холма, на ходу призывая на помощь тех, кто был в усадьбе. Огонек горел в хижине Джона-пастуха, жившего в самом крайнем из домиков, со всех сторон обступивших Микллит.

Дверь была открыта, и на крыльце стояли Джон и его жена Тиб, встревоженные и напуганные. Другие слуги уже давно прошли мимо них, принеся с собой ужасную весть о нападении бандитов, но госпожа с детьми бродила в темноте несколько часов, и многие уже начали бояться, что с хозяйкой приключилась беда.

Смущенная Тиб подвинула стул и начала упрашивать Элеонору присесть.

– Всего на секундочку, госпожа, – умоляла Тиб, – просто, чтобы немного отдохнуть. Там уже готовят для вас зал. Когда вы чуть-чуть придете в себя, мы поможем вам добраться до дома.

Элеонора застонала и покачала головой. Она знала, что больше идти не сможет.

– Нет, добрейшая Тиб. Мне придется остаться здесь. Мне очень жаль, что так получилось, но подошло мое время.

– О Господи, спаси нас и помилуй! – вскричала Тиб, поднеся руку ко рту. Но у неё самой было шестеро детей, и она прекрасно знала, что надо делать. – Вот что, Джон, – заявила она своему мужу, – тебе придется выметаться прочь: бедной госпоже прямо сейчас потребуется наша кровать. Отведите с Оуэном детей в дом и расскажите там, что приключилось с госпожой, пусть пришлют кого-нибудь из женщин в помощь.