Подкидыш
Шрифт:
В январе разнесся слух, что собравшийся месяцем ранее парламент лишил пятерых лордов и многих из главных сторонников всех имущественных и гражданских прав, а земли мятежников были конфискованы. Элеонора в отчаянии написала своей дочери Анне, спрашивая ту о судьбе своих сыновей, но не получила ответа. Потом, уже в феврале, пришло письмо из Кале, тайно переправленное в тюке шерсти, поступившем с одной из последних партий товара, незадолго до того, как король наложил запрет на всякую торговлю с этим городом. Письмо было от Гарри.
В нем рассказывалось о бегстве из Ладлоу и о том, как пришлось разделиться сторонникам Йорка.
«Мне нужно было бы следовать за Томасом, но милорд брал с собой только шесть человек. Он взял Томаса, потому что тот поклялся никогда не оставлять его, а мне пришлось присоединиться к милорду Марчскому...»
Ричард взял Томаса с собой! Это было чудесно! Именно так и должно было быть! Письмо продолжалось рассказом о том, что сейчас беглецы заняты сбором денег и поиском поддержки в Кале.
«Нам помогает глава местной гильдии оптовиков, для чего мне пришлось воспользоваться нашим именем: здесь все очень уважали и ценили нашего отца. Ничего пока не могу сообщить о наших планах на будущее из опасения, что это письмо может попасть в чужие руки».
Но Гарри зря пытался сохранить тайну: вся страна и так знала, что лорды, собравшиеся в Кале, и милорд Йоркский предпримут попытку высадиться на английский берег этим летом; и все, кроме дворцовой партии и твердолобых ланкастерских лордов, приветствовали этот шаг. Король и королева были крайне непопулярны в народе, уставшем от бездарного правления и высоких налогов, и люди надеялись, что с приходом к власти Ричарда Йоркского жизнь станет лучше. Эта вера не давала им окончательно пасть духом. Лето в этом году выдалось на редкость скверное: непрестанно лили дожди, затопляя все низины и подмывая посевы. Англии грозил голод. Все дороги были либо полностью размыты, либо погребены под толстенным слоем грязи; наводнения сносили дома и мосты, губя сотни людей и отрезая от страны целые графства; теплая, сырая погода способствовала размножению всяческих тварей – и потому можно было вот-вот ожидать чумы, малярии и прочих страшных недугов.
Окутанные пеленой этого дождя, и появились лорды из Кале, высадившись в Сандвиче двадцать шестого июня и беспрепятственно добравшись до самого Лондона, который приветствовал их восторженными криками. Королева и двор обретались в Ковентри, а король с армией стоял чуть дальше к югу, в Нортхэмптоне, где десятого июля и встретились два войска. Короткая и кровавая битва завершилась менее чем через час. Король был захвачен в своем шатре; дрожащего от страха Генриха отвезли в Лондон и поместили в Тауэр; королева же, едва заслышав о поражении, бежала с сыном в Уэльс. Узнав об этом, Элеонора даже застонала: йоркистам нужна была пленная королева, а не король!
В сентябре с оказией пришло еще одно письмо от Генри.
«До нас дошли новости, что милорд Йоркский высадился в Честере и встречать его выехала миледи герцогиня; в своей карете, сплошь обитой голубым бархатом и влекомой восьмеркой лошадей, она выглядела, как королева. Меня уверили, что Томас состоит при милорде, так что можете не волноваться, матушка. Как только они доберутся до Лондона, мы созовем парламент, и я не сомневаюсь, что милорда назначат лордом-протектором, поскольку король абсолютно неспособен править страной. С государем обращаются с надлежащим почтением, и я уверен, что он с радостью хоть завтра отказался бы от короны, если бы его об этом попросили, ибо без тлетворного влияния королевы он ничего не любит более, чем читать книги, и предается этому увлечению все дни напролет.
Да, матушка, я должен рассказать Вам о милорде Марчском. Его эмблема – изображение солнца в зените, и она ему очень подходит, так как сам он почти так же высок и широк в плечах, как наш Томас, но гораздо светлее его, с золотистыми волосами, чудесной кожей и румянцем во всю щеку. Воистину, милорд красив, как бог. Не найдется, наверное, пи одной женщины, которая не побежала бы за ним, стоило бы ему поманить пальцем, но он, как и все мы здесь, слишком занят, чтобы предаваться увеселениям. Но тем не менее милорд Марчский каждый день находит время, чтобы навестить в их апартаментах своих младших братьев и сестру и поинтересоваться их здоровьем и успехами. Обычно я сопровождаю милорда и любуюсь тем, с какой добротой он беседует с ними и как они обожают его, особенно его брат Ричард, который, я уверен, твердо убежден, что милорд Марчский сошел на землю с небес».
В ноябре Элеонора получила то, что доставило ей величайшую радость, больше которой могло быть разве что счастье воочию увидеть своих сыновей, – письмо от Томаса. Оно было кратким, но рассказало обо всех главных новостях.
«Когда мы въехали в Лондон десятого октября, горожане приветствовали милорда как короля, и в самом деле, когда мы прибыли в Вестминстер, чтобы повидаться с остальными лордами, собравшимися в дивно украшенном зале, милорд поднялся по ступеням трона и объявил, что пришел, чтобы потребовать то, что принадлежит ему по праву наследования. Сердце едва не выскочило у меня из груди, матушка, и я чуть не задохнулся, а глаза мои наполнились слезами. Милорд выглядел так царственно, держался так прямо и отважно. Но у остальных лордов не хватило смелости, они побоялись низложить короля Генриха и после долгих споров пришли к такому соглашению: милорд будет лордом-протектором до самой смерти государя и взойдет на трон после кончины нынешнего монарха. Сын королевы, таким образом, лишен права престолонаследия, а так как многие тут поговаривают, что отец его вовсе даже и не король, то это только справедливо.
Но, матушка, королева все еще сильна и опять собирает армию, как Вы, наверное, слышали, так что скоро нам опять придется выступать в поход, чтобы покончить с Маргаритой. Люди Морлэндов по-прежнему нужны нам, и милорд повелел мне просить вас прислать столько воинов, сколько Вы сможете. Немедленно снарядите их и направьте в Нортхэмптон, где мы ожидаем быть после дня Святого Николая».
Прочитав письмо, Элеонора тут же послала за Джобом, и когда он прибежал на её зов, рассказала верному слуге все последние новости и велела опять вооружать мужчин.
– На этот раз они намерены окончательно разделаться с королевой, и тогда в стране воцарится долгожданный мир, – проговорила Элеонора. – Иди и отдай все необходимые распоряжения. И пошли кого-нибудь за Джоном Батлером; он мне понадобится.
Томас и Гарри опять были вместе. Когда они наконец-то встретились и смогли пожать друг другу руки – как раз в тот чудесный день, когда герцог Йоркский вступил в Лондон как король, – у них было о чем поговорить. Особенно хотелось потолковать о тех днях, которые братья провели порознь в Ирландии и Кале; дни эти тянулись так долго, что, казалось, было их три тысячи, а не три сотни. При первой же возможности Гарри почтительнейше испросил у герцога, позволения перейти из отряда милорда Марчского в подчинение непосредственно к милорду Йоркскому; такое разрешение было дано, и с этого дня братья могли все время быть вместе.
Томас отчаянно нуждался в поддержке брата, ибо, несмотря на бодрый тон письма к матери, молодого человека не покидало ощущение надвигающейся беды. Большинство лордов и даже собственный сын Йорка, Эдуард Марчский, не поддержали прямых притязаний герцога на престол. Все время, проведенное в Ирландии, Ричарда Йоркского непрерывно терзали сомнения. Его врагом была королева, а вовсе не король, и герцог желал бы сохранить верность своему государю. Но королеву нельзя было убрать, не устранив заодно и короля. Наконец герцог решил, что единственным выходом из создавшегося положения может быть лишь его собственная коронация, и предъявил свои права на трон, но безуспешно. Решение, принятое лордами, опять возвращало все на круги своя. Правда, теперь у Ричарда Йоркского была власть, но власть явно недостаточная. Королева по-прежнему могла собирать вокруг себя своих приверженцев, а он, Йорк, почти не имел возможности воспрепятствовать этому.