Подмастерье
Шрифт:
– Да. Дело не в капсуле и даже не в данных – а в том, кто внутри.
– Марина Шестопалова.
– Я знаю, она не первый год у нас. В ее случае, как ты и выразился, это «неоптимальный» стиль жизни.
– Ого. Но как ей помочь?
– Нельзя помочь тому, кто этого не хочет.
Олег Геннадьевич посмотрел куда-то в сторону.
– Она провела много времени у нашего психокорректора, но ничего не получилось. Чтобы результат снаружи зафиксировался внутри, нужно, чтобы человек сам сделал шаг.
Иначе исправленное возвращается к
– Но это глупо! – не сдержался стажер. – Ей же самой плохо! Зачем она за это держится?..
Олег Геннадьевич улыбнулся.
– Быть жертвой и неудачником невыгодно, да? Подумай еще.
Максим поднял брови.
– Можно меньше работать, не напрягаться, принять свое положение на дне. Для опустившего голову нет фактора риска. Меньше нагрузка на нервы, теплее в своем болотце. А знаешь, что самое приятное?
Любой поведенческий театр находит свои овации, свою жалость и даже бесплатный обед. Но только на какое-то время. От общения с такими людьми, как правило, избавляются – «жертвы» лишь на поверхности слабы и безобидны, а на деле безжалостны в своем эгоизме. Но этот театр гастролирует и, в среднем по больнице, у них все в порядке.
Стажер понимающе кивнул и с задумчивым видом произнес:
– Они выбирают… нечто вроде пути страдания?
– Не бывает пути страдания.
Любая нервная система, даже у плоских червей, построена на двоичном коде боли и удовольствия.
Боль – это сигнал «так ты умрешь», удовольствие – «так ты выживешь».
Человек многократно сложнее червя, но база та же самая. Психика, как любой механизм, имеет свои погрешности. При поломках восприятие выворачивается наизнанку. Но даже с учетом этого, всем бывает условно «хорошо» и «плохо» примерно поровну – за что спасибо гедонической адаптации.
Исходная цель определяет только, что в итоге получишь и чем заплатишь. В этом суть программы поведения.
У этой девочки такая цель.
– Но почему?..
– Большая заслуга родительского моделирования, но точно нельзя сказать – слишком много факторов. Психика человека похожа на компьютер с обилием программ: общечеловеческие, возрастные, социально-культурные, семейные и, наконец, индивидуальные. Вся эта кипящая лава стекает в голову, человек начинает считать ее собой. Лава застывает, каменеет, превращается в неприступную гору. И только когда все начинает идти прахом, зовут нейромеханика или психокорректора с кайлом наперевес.
Но, как я уже сказал, снаружи не всегда можно помочь.
Олег Геннадьевич посмотрел на экран капсульной. Трое детей все еще были на своих местах.
– Разбуди их, пожалуйста, и отведи к родителям.
Так Максим возглавил отряд из трех сонных детей.
Маму Марины оказалось легко узнать в зале. Она стояла в углу. В лице и фигуре ее читалась участь беженки, спасающейся от войны. Но аксессуары, дорогая кожаная сумка и длинное светло-бежевое платье отнюдь не говорили в пользу бедственного положения.
Стажер не успел поздороваться, как попал в середину разговора:
– Скажите, пожалуйста, как моя дочь – опять плохо?
Максим хотел утешить милую женщину:
– Да что вы, Марина занимается…
Но вектор мысли не менялся из-за приятных новостей:
– Да-да, я понимаю, вы это из жалости говорите, конечно…
Происходящее казалось нелогичным. Максим был в ступоре, но отсутствие ответа собеседнице не мешало:
– Я сама так с ней мучаюсь, так мучаюсь. Я уже и не знаю, в кого она такая. Особенно последнее время – тяжело каждый день, ничего не хочет делать. Хоть бы вы научили, вы же – профессионалы! На одних вас уповаю, вы – моя последняя надежда…
Послышалась известная, заезженная мелодия. Женщина достала из сумки смартфон – одну из последних моделей – и ответила:
– Нет, дорогой, нет… Я сейчас о Мариночке разговариваю. Да, позже перезвоню.
Она изящно положила смартфон обратно и продолжила говорить, всплескивая белыми руками:
– Понимаете, мне самой очень, очень тяжело. Я ведь могу рассчитывать на вас, правда? Вы ведь все сделаете? Дадите моему ребенку все, что ей хочется?
Максим не был готов к столь неожиданному шквалу предложений и посмертному грузу ответственности. Он пытался состыковать то, что было написано в его инструкции, с новым, весьма удлиненным женщиной списком.
Инна объявила по громкой связи:
– Максим Игнатьев, пройдите в нейромеханическую, пожалуйста.
– Извините, это меня. Мне пора, – сказал он родительнице.
– Да-да, я понимаю. Вы не можете тратить столько времени на одного ученика. У вас другие, более важные дела, конечно…
– Всего хорошего! – отрывисто сказал Максим и почти рванул обратно к Олегу Геннадьевичу. По пути он благодарно салютовал Инне, постепенно замедляя шаг.
Ощущения от этого разговора были забавными.
Хотя общение с родителями вообще не входило в его обязанности, он почувствовал едкое послевкусие навязанной вины.
Глава 5
17 декабря 2073 года.
Я пришел слишком рано. Зал был измерен шагами вдоль и поперек, все мысли в мозолях. От скуки вслушался в разговор клиента с администратором.
Что?! Мне ведь показалось?..
– Да, извините, у нас только химия, а алхимии нет.
– Как вы можете называть себя мультифункциональной школой после этого? За что я деньги-то плачу?
– Сожалеем, но ничем не можем вам помочь.
– Инна, за что ты извиняешься? – благородно решил вступиться я. – Сейчас я вам все объясню. Химия – это наука, а алхимия – это средневековая сборная солянка. Их даже сравнивать нельзя! Идея получить золото когда-то сдвинула научную мысль, но затем была оставлена на обочине истории. Ни одна уважающая себя школа не может предоставить вам…
Взволнованная клиентка перебила на полуслове:
– Вот! Смотрите! – сказала она и победно спроецировала голограмму со смартфона. Открылась реклама, которая гласила: