Подмастерье
Шрифт:
— Ты мне скажешь, наконец, что мы всё-таки делаем? — не выдержал в один из дней Ерёмин.
— Бумагу, — холодно ответила Соня, давая понять, что дальнейшего разговора не получится.
Ерёмин вздохнул и продолжил трясти раму над чаном. Когда кипа вынималась из-под пресса, то сукно убиралось, а почти готовые бумажные листы развешивались на верёвках — сушиться. Зачем им нужна бумага, Ерёмин так и не спросил. Он думал о другом. О том, что им с Соней обязательно надо объясниться. И начать этот нелёгкий разговор придётся именно ему.
На обратном пути Сергей трясся в телеге и насвистывал мотив одной из баллад Маралина. Подосинкина сидела впереди, с поводьями в руках, не оборачивалась и молчала. Но её затылок и гордо выпрямленная спина были весьма красноречивы.
— Было время, — негромко начал Ерёмин переводить в слова сумбурные мысли,
— Ту другую ты любишь больше, — буркнула Соня, не оборачиваясь.
— Неправда! — воскликнул Сергей. Он не хотел говорить с Подосинкиной о Синицыной. Что он ей мог сказать? Он и сам-то ничего толком не понимал. О Женьке он не вспоминал давным-давно, просто не приходилось в последнее время, но вот сейчас, когда речь зашла о ней, он почувствовал, что в душе его зашевелилась тоска. Женька не ушла из его сердца, лишь деликатно уступила место новым впечатлениям. Ждёт ли она его? Это не так уж важно. Он всё равно вернётся, хочет она того или нет, он вытащит её из этого мёртвого города, из этой бесплодной жизни, он спасёт её. Без Синицыной он никогда не узнал бы, что на свете есть что-то, кроме длинной скучной линии между инкубатором и аннигиляторием. Он никогда бы не познакомился с Мастером. Никогда бы не оказался на ферме. Не увидел бы живого зверя. Не попробовал бы настоящего борща. Не сражался бы бок-о-бок с друзьями с бесчисленной ордой диких. Не спас бы крошечного чечушонка. Не узнал бы о распятом Боге, которого дикие называют Господином Неба и Земли, а чечухи — Отцом-Небом. Четыре месяца назад Женька казалась ему самым образованным человеком на свете, но сейчас её знания представлялись ему каплей в океане, в который он только-только вступил. Как объяснить ей, что сидит она лицом к луже? А надо всего лишь повернуться в другую сторону, и сделать один шаг. И океан откроется тебе.
— А у Стаса, между прочим, пять женщин, — невозмутимым голосом прервала молчание Подосинкина. — И ничего, все довольны. Иззвены, как хотят, так и живут.
— Ты не понимаешь разницы? Стас очень хороший человек. Может быть, для него так и правильно. Но я никогда не смогу обращаться с тобой так, как он со своими женщинами. Ты для меня намного важнее. — Ерёмин вспомнил Ксюху и чечушонка. — Не обижайся, но я к тебе отношусь, как мама к своему детёнышу. Ты для меня всё, — Сергей испугался, что Подосинкина вновь обидится.
— Как кто? — вдруг прыснула Соня.
— Ну ты же знаешь, что чечухи-отцы не так любят своих детей, как мамы. А я тебя именно так: нежно-нежно… — Ерёмин пересел поближе к переду телеги и ласково погладил Соню по голове. Он улыбался. И думал, что он самый большой, самый глупый, самый законченный в мире дурак.
36
Утро на ферме выдалось прохладным. По ночам восточный ветер гнал через окрестные дубовые рощи густые белые туманы, оставляя на листьях и траве влажные следы, а днём их жадно вылизывало тёплым красным языком Солнце. Воздух прогревался градусов до тридцати, чтобы вечером опять остынуть, принося желанную прохладу. Поёживаясь, Ерёмин взобрался на башню, держа в руке дымящуюся кружку горячего чая. Ксюха, утомлённая ночным дежурством, спала в углу, завернувшись в большой и тёплый Ванин плащ. Немного подумав — пара неторопливых глотков из кружки — Сергей решил её не будить: пусть покемарит немного, днём всё одно не дадут выспаться девчонке. С одной стороны, конечно, заснувшему на посту положена суровая выволочка, и это правильно, а с другой… Нет, пускай ещё поспит. Жалко.
Ксюху привёл на ферму Ваня. Как-то, разговорившись с Сергеем, он скупо поведал её историю. Сбежав из воспитательного дома, где девчонку постоянно ругали за излишнюю мечтательность и рассеянность взрослые, и донимали насмешками сверстники, она почти год пряталась на одном из заброшенных островков Петербурга. Островок был совсем крошечным, некогда стоявшие здесь строения превратились в руины, скрыв под собой старинные подземные галереи. В них-то, через случайно обнаруженный проход, и попала Ксюха. В галереях стояли покрытые вековой пылью мраморные ящики с тяжёлыми крышками. «Должно быть, драгоценности, — подумала девочка, медленно двигаясь между ящиками. — А, может быть, вещи…». Она попыталась приподнять одну из каменных крышек, но силёнок не хватило: та даже не сдвинулась с места. Зато убежище оказалось идеальным: взрослым здесь нечего было делать, а детям ходить на заброшенный остров запрещалось. Свой электронный навигатор Ксюха утопила в Неве, предварительно усердно раздолбив камнем: возвращаться назад она не желала. Теперь она была сама по себе: маленький свободный человечек, обиженный на весь знакомый ему мир. Могла сидеть целыми ночами до утра (попробуй не уснуть в положенный час в воспитательном доме и пропустить учебный сеанс гипносна!) и рассматривать звёзды, могла плескаться в холодной воде Невы, фантазировать с закрытыми глазами, спрятавшись между руин или разрисовывать кусочком старинного кирпича стены гелерей странными и только ей понятными рисунками. Потребности в общении она не ощущала, ей было хорошо одной. Особенно после того, как, разобрав один из завалов, девочка обнаружила комнату со старыми книгами и журналами. Читать не в вирте было непривычно, но теперь у Ксюхи было несколько десятков собеседников. Они стояли на полке и терпеливо ожидали своей очереди. Только вот еда… Еду приходилось воровать. А для этого — вылезать в город. И пугливо пробираться по его улицам, отчего душа уходила в пятки, а, может, вообще покидала тело — так становилось боязно, хоть кричи.
Зима выдалась короткой и тёплой, тут Ксюхе повезло. А весной, в один из солнечных мартовских дней, в её убежище неожиданно появились посторонние. Ксюха только что вернулась с очередной вылазки за едой: притащила целый пакет растворимой синтетической каши, и едва успела пристроить его в углу, как услышала негромкий шорох, затем стук от упавшего камня и, наконец, мужской голос:
— Здесь что ли?
«Неужели выследили»? — пронеслась перепуганная мысль. Стараясь не шуметь, девчонка отступила и спряталась за одним из мраморных ящиков.
— Здесь, спу-пу-пускайся, — ответил второй голос, чуть заикающийся и более юный.
Послышался шум, а затем удивленное мужское восклицание:
— Ни черта себе!
— Никто не зна-знает, — в Ксюхино убежище спустился второй незнакомец. — Случайно года два назад на-на-набрёл. Как думаешь, Вовка, что в них?
— Сейчас узнаем! — оптимистично заявил Вовка. — Тяжеленная какая… Ну-ка, парень, доставай ломики. Ты с той стороны, я с этой…В щель вставляй, видишь, тут паз? Ну, раз-два! Ага, двинулась, двинулась! Ещё давай, вот так, ага… Навались, толкаем…
По ушам Ксюхи словно взрыв ударил: мраморная плита, выбравшись из пазов и подталкиваемая незнакомцами, свалилась на пол, подняв облако пыли. Мужчины дружно чихнули — раз, другой, а потом…
— Что это? — раздался в тишине голос парня, неожиданно переставшего заикаться. — Вовка, он живой?
— Мёртвый… — как-то глухо ответил его спутник.
— А почему… — начал было парнишка, но Вовка не дал ему договорить.
— Потому, — отрезал он, и после паузы добавил: — Эти ящики — саркофаги, вот что это, парень. Слышал я о таком, но самому видеть не доводилось. Вот уж не думал, что посреди города… Знаешь, Ванюха, по-хорошему бы нам вернуть крышку на место надо, но не поднимем.
Он немного помолчал, и повторил:
— Нет, не поднимем. Пошли отсюда, саркофаги трогать нельзя.
— Почему?
— Пошли, говорю! Много будешь знать — помрёшь скоро.
Едва они выбрались наверх, как Ксюха тихонько выскользнула из своего укрытия и подошла к открытому ящику. Мертвецов она не боялась, пепел он и есть пепел. И человеческий ничем не отличается от обычной золы вперемешку с пылью. Но в саркофаге, как назвал его Вовка, находился вовсе не пепел. В потерявшей цвета, полуистлевшей, старинной одежде лежал в нём иссохший человек. На вид он был ужасен: кожа да кости. Казалось, страшный человек этот никакой не мертвец, он просто уснул, но сейчас откроет глаза и посмотрит прямо на Ксюху. Не помня себя от ужаса, девчонка заорала благим матом и…потеряла сознание. А когда очнулась, то увидела, что над ней склонился парень, чуть старше её.