Подменный князь
Шрифт:
Поскольку мы стояли довольно высоко, в просветах между домами, окружающими площадь, виднелся Днепр с его красивой излучиной и плывущие по нему торговые струги под цветными парусами. Я вдруг вспомнил виденные на открытках пейзажи Киева XX века и подумал, что вот на том холме будет стоять огромный памятник князю Владимиру. Выходит, что мне…
Или все-таки не мне?
Люди XX и XXI веков будут смотреть на этот памятник, глядящий в сторону плавно текущего Днепра, и вряд ли кто-то из них сумеет представить себе, что тут творилось в десятом веке и
Впрочем, мое философское настроение длилось недолго. Я жадно всматривался в толпу, окружавшую алтари, стараясь найти Любаву. Кто знает, не увижу ли я ее? Ведь если она жива, то наверняка ищет меня. А если ищет, то куда же ей и пойти, как не сюда…
Вот стоит Вяргис – мой старый знакомый в овчинной поддевке, а рядом с ним молодой Канателень в длинной белой рубахе, расшитой по вороту цветным узором. А вот и Ждан – он почти не хромает, стоит твердо и даже переминается с ноги на ногу. Что ж, неплохо я его подлечил от мною же нанесенной раны…
Чуть поодаль стоял оркестр, то есть три десятка музыкантов, вооруженных уже виденными мною трубами различной длины, от совсем коротких и широких дудок до двухметровых изогнутых на конце труб. Играли они одновременно, издавая все вместе умопомрачительный рев, сотрясавший воздух далеко вокруг. Была ли в основе этой музыки какая-либо изначально заложенная мелодия, не возьмусь сказать.
Рядом с музыкантами находилось несколько жрецов во главе с Жериволом. Все были обнажены по пояс, а за поясом у каждого был заткнут широкий ритуальный нож с длинной рукояткой. Жрецы оживленно переговаривались и посматривали в сторону приготовленных для принесения в жертву десяти баранов и двух десятков кур, посаженных в плетеные клетки.
На коне здесь был только князь. Грациозная белая кобыла стояла смирно, лишь слегка прядая ушами от грохота музыки и раздававшихся криков. Владимир снова был в красном плаще, заколотом у ворота крупной золотой булавкой. Голову он теперь обрил, оставив длинный чуб спереди. Вероятно, он хотел напоминать обликом своего отца – Святослава.
Я глядел на него и старался понять, неужели мы с ним до такой степени схожи внешне. Мне казалось, что нет. Вроде бы рост у него повыше моего, хотя трудно сказать. Да и крылья носа, похоже, немного не такие…
Однако со стороны виднее, а Блуд со Свенельдом после тщательного осмотра вновь подтвердили нашу физическую идентичность. Значит, Нечто специально нашло меня, для того чтобы, протащив сквозь столетия, забросить в нужное время и место.
Внезапно оглушительная музыка, буквально разрывавшая слух, стихла. Из звуков остался лишь неясный гомон толпы, блеяние баранов и куриное кудахтанье.
– Ведут, ведут, – раздались крики в толпе, и люди начали расступаться.
По образовавшемуся проходу несколько воинов вели отца Иоанна и дьякона Феодора. Оба они были в священном облачении, а Иоанн даже в черном клобуке, из-под которого торчали длинные светлые волосы.
Пленников не били и не истязали, до того как вывести на люди. Шли оба уверенно, только смертельно бледные лица и растерянные глаза выдавали их состояние.
– Это христиане! Смерть христианам! – закричали в толпе несколько человек, но никто не подхватил, и голоса скоро смолкли.
Князь Владимир тронул бока лошади каблуками своих сапог и выехал поближе к середине образовавшегося круга.
Толпа умолкла, все глаза устремились на молодого властителя.
Владимир обвел взглядом глядящих на него людей, и в глазах его зажегся уже знакомый мне и, наверное, многим огонек.
– Вот они! – крикнул князь, указывая затянутой в перчатку рукой на остановившихся перед ним пленников. – Эти люди – последние христиане в Киеве! Они будут принесены в жертву нашим богам, и больше на священной земле Киева не будет места иноземной заразе!
Владимир снова тронул свою кобылу и медленным шагом поехал по кругу.
– Они говорили – не убей! – закричал он, указывая на стоящих священнослужителей. – Они говорили – будьте слабыми! Они говорили – прощайте врагов! Вот что они говорили, чему учили вас.
Он остановился и, протянув руку вперед, обвел ею свой «пантеон» – все деревянные столбы с вырезанными ликами идолов.
– Они говорили – не чтите наших древних богов! – опять продолжил князь свою дидактическую речь, обращаясь к молчащей толпе слушателей. – Мы казним этих врагов!
Владимир умолк, задохнувшись от собственного крика. Вопил он громко, изо всех сил, а теперь еще и сам возбудился от ненависти, которую хотел посеять в сердцах своих слушателей, – в уголках его ярко-алых губ выступила пена…
«Боже, – невольно подумал я. – Говорят, мы с ним похожи как две капли… Неужели и я выгляжу таким же припадочным монстром? Да нет же, не может быть…»
Через толпу прошествовали жрецы, и Жеривол с торжествующей ухмылкой приблизился к отцу Иоанну. Это был миг его торжества!
В руках жреца был нож, одним взмахом которого он сверху вниз распорол священническое облачение своей жертвы. Другой жрец, зашедший сзади, разрезал веревку, которой были связаны руки человека.
Резко обернувшись к толпе, отец Иоанн попытался что-то сказать, но ему этого не позволили – одним движением он был опрокинут на спину, и два жреца, подхватив тело, потащили его к главному жертвеннику, над которым возвышался Перун.
Мелькнуло бледное лицо священника, его всклокоченная длинная борода и ошалелые глаза. Все же он ухитрился вскинуть кверху руку и в последний миг, сложив перста, благословил окружавшую его толпу.
«Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят…»
Описывать жертвоприношение я не стану. Все было так же, как с несчастным Всеславом и Хильдегард, тут прибавить нечего. Вывалившиеся внутренности из вспоротого живота и кровь, лившаяся потоком, окропили камни на Перуновом алтаре. Следом пришла очередь диакона Феодора, который оказался счастливее своего священника – он потерял сознание, перед тем как быть убитым…