Поднебесный гром
Шрифт:
— Прыгни, ну прыгни! — просил, умолял и чуть ли не плакал Валерка, но у Андрея кружилась голова, и он никак не мог решиться.
Высота пугала, высота смеялась над ним… Нет, это смеялись мальчишки, свидетели его позора. «Ну и пусть!» Он молча спускался по дереву.
— Эх ты-и, а я-то думал, тоже летчиком станешь! — Валерка презрительно отвернулся.
— Надо же кому-то и техником быть, — слабо оправдывался Андрей.
— Самолетам хвосты заносить?
—
— Да как ты не понимаешь! — с болью в голосе закричал Валерка, и его худенькие, подгоревшие на солнце плечики затряслись.
«Плачет?» — удивился Андрей, и, странное дело, в него словно влилась отвага.
— Я ведь пошутил, Валера, — сказал он и быстро полез обратно на дерево. — Смотри! — С тяжелым вздохом Андрей полетел вниз.
Когда он вышел на берег, у Валерки блестели счастливые глаза.
— Ну если б ты не прыгнул…
Андрей снова, не давая себе опомниться, полез на дерево. Руки у него дрожали, когда он смотрел вниз, но теперь высота не казалась такой уж страшной, как в первый раз.
«Может, хватит, а?» — шевельнулось в голове, но он зашептал, как заклинание:
— Нет, прыгну, нет, прыгну! — и опять бросился вниз.
— Вот это молодец! Вот это по-нашенски! — бегал вокруг него Валерка. — А если б не прыгнул, так и знай, — дружбе конец! Терпеть не могу трусов!
27
Волчок нерешительно приоткрыл дверь летного зала.
— Можно?
Голос его прозвучал тихо, неуверенно и виновато, но все, как один, услышали его.
— Братцы, Валера вернулся! — радостно воскликнул Суматохин и, опережая всех, первым бросился к Волчку.
Валерию жали руки, обнимали его, целовали.
— Сейчас мы тебе намнем косточки! Волчок, как мог, отбивался, просил:
— Пожалейте. Я еще не в форме. — И показывал толстую палку, на которую опирался.
Прошло уже больше трех месяцев с тех пор, когда он в последний раз был здесь, на ЛИС. И кажется, ничего не изменилось. Та же мягкая зеленая, как луг, ковровая дорожка, те же диваны, бильярд. И так же, как и раньше, Федя Суматохин сунул Волчку в руки кий и предложил:
— Сгоняем партийку.
— Да я уж, наверное, и разучился.
— Значит, снова надо обретать форму.
За эти месяцы много событий произошло в жизни Волчка: ему дважды делали операцию — сначала в местной клинике, потом в Москве. Там же, в московской больнице, он узнал о рождении сына. Нежные, трогательные, покаянные письма слал он домой — жене и сыну, — просил только об одном:
«Крепитесь. Я вернусь и заживем по-новому. На аэродром теперь — ни ногой».
А как выписался из больницы, то заскочил домой лишь на минутку — взглянуть на сына, ведь он его еще даже не видел.
— Ну как, Санька, летчиком будешь? — подмигнул он, склонясь над детской кроваткой.
Оксана заплакала:
— Только не летчиком.
— Ладно, жена, не нам это решать. Вырастет — сам себе дорогу выберет.
Он наспех поел, поцеловал жену и сына и отправился на аэродром.
— Ты же обещал! — напомнила ему Оксана.
— Надо ж мне хоть медицинскую книжку сдать.
А самому не терпелось увидеть друзей, самолеты, почувствовать себя в родной стихии. Друзей-то он увидел, но не всех.
— А где же Володя Денисюк? — спросил он, оглядываясь.
— Ты разве не знаешь? — удивился Струев. — Он ушел от нас.
— Как — ушел?
— Вернее, его «ушли».
— За что?
— Ну, не тебе об этом спрашивать.
Волчок повернулся к Аргунову:
— Андрей Николаевич, а вы ведь мне сказали, что все в порядке.
Только теперь Волчок заметил, что и сам Аргунов держится как-то неуверенно, зато Струев… Значит, он теперь шеф-пилот? А ребята даже и не намекнули… Конечно, жалели его. Не хотели волновать. А вон как обернулось…
К Волчку подошел Струев и покровительственно потрепал его по щеке:
— Искренне рад твоему возвращению в строй.
— Спасибо, только какой же строй? — Волчок сильнее налег на палку.
— Ничего, ничего, палочка не помешает. Руководителем будешь… — Лев Сергеевич многозначительно помолчал, — полетов. Специально для тебя берегли должность.
В ответ Волчок лишь развел руками:
— Как еще на это дело врачи посмотрят.
Струев отошел от него.
— Летный состав, остаться, остальные пока свободны! — приказал он.
Андрей увидел, как вздрогнул Волчок при словах Струева: «Летный состав, остаться…» Сутулясь и осторожно переступая ногами, точно остерегаясь оступиться, он выходил последним.
— Валера! — окликнул его Андрей.
Волчок обернулся, лицо его пылало.
— Вернись, тебя это не касается.
Струев быстро глянул на Аргунова, пробежался взглядом по потемневшим лицам летчиков и, как бы делая одолжение, сказал:
— Да, если хочешь, останься.
— Не хочет, а должен! — поправил Суматохин и с вызовом повернулся к Струеву: — Понял?
— Разве я против? Пожалуйста…
— «Пожалуйста». Он еще делает одолжение.