Поднебесный гром

Демченко Александр Степанович

— Домой?

— Нет, ты поезжай. Мне нужно к Волчку. Как он там один?

…А Волчок был не один. Возле его кровати сидел Волобуев и молчал. Он вообще принадлежал к тем великим молчальникам, из которых слово хоть штопором вытаскивай. Мало кто на заводе знал, что Волобуев — мастер самолетного спорта. Перешел он на испытательную работу пять лет назад, а до этого обучал курсантов искусству пилотирования самолетом в Высшем военном авиационном училище летчиков.

— Как там дела? — слабым

голосом спросил Волчок.

— Нормально.

— Летаете?

— Угу.

— Наверно, костят меня?

— Нет, жалеют.

Волчок лежал в отдельной палате, и возле него круглосуточно дежурила медсестра. Когда к нему приходили товарищи, она предупреждала, чтобы не утомляли его разговорами, и ревностно следила, выполняется ли ее просьба. Самым желанным посетителем, на которого можно положиться, она считала Волобуева — умеет молчать. Зато с Суматохиным глаз да глаз нужен. С три короба наговорит: «Сестричка, милая, буду нем как рыба!», а чуть отлучишься — закипел, расшумелся. Неуравновешенный какой-то…

Медсестра взяла со стола графин и пошла за водой, решив про себя: «Не буду им мешать».

Едва дверь за ней закрылась, Волчок преобразился. Куда девалось его напускное безразличие!

— Жора, я сегодня всю ночь не спал. Думал…

— О чем?

— Неужели все? Неужели отлетался?

Волобуев усмехнулся:

— Лепет.

— Если так… — Волчок сделал попытку привстать, но рука его подвернулась, и он бессильно опустил голову. Глаза его наполнились слезами. — Лучше б и я вместе с самолетом…

— Хватит! — оборвал Волобуев. — Человек не дешевле железа.

— Без неба — разве это жизнь?

Волобуев нахмурился:

— Что ты в жизни понимаешь?

— Теперь начинаю понимать.

— Вот то-то…

Валерий немного помолчал.

— Вам-то что, вы в таких переделках небось не бывали.

— Да уж где нам! — лениво процедил Волобуев.

— И все-таки, — горячился Валерий, — неужели с вами никогда не было никаких ЧП?

— Да вспоминать об этом…

Медсестра принесла графин, поправила на тумбочке салфетку, посмотрела на Волобуева:

— Вы еще тут помолчите, а я в магазин сбегаю, ладно?

— Хорошо.

Валерий поерзал на кровати.

— А все-таки я вам не верю. Я видел вашу летную книжку. В разделе «Летные происшествия» написано: «Авария».

— Было, — протянул Волобуев.

— Расскажите.

— Неинтересно.

— Скучный вы человек! — Волчок обиженно отвернулся.

— Ладно, — помолчав, сказал Волобуев, — все равно медсестру ждать. С курсантом горели.

— Горели? Как?

— Обычно. Дым. Огонь.

— Ну а дальше?

Волобуев, казалось, не слышал.

— Закурить бы…

Волчок безнадежно махнул рукой:

— Иди ты, Жора, домой. Молчать мне и без тебя тошно. Лежишь здесь, как в могиле…

— Ну ладно, слушай. Летим мы, значит, в зону, скребем высоту. Когда смотрю: горит лампа «Пожар». Да вдобавок и температура подскочила. Сделали змейку — за хвостом дымище. Что делать? Докладываем руководителю полетов, а с земли нам командуют: выключить двигатель и покинуть самолет.

— Я бы лучше на вынужденную пошел! — перебил Волчок.

— Вот… Выключили мы, значит, движок. Спрашиваю: «Что ж ты не прыгаешь?» А он: «Катапульта отказала». Это уж позже по обломкам обнаружили, что техник забыл предохранительную чеку вытащить. Ну а тогда медлить было некогда — пошли на вынужденную. Не оставлять же курсанта одного на погибель. Управление беру на себя, да только из второй кабины обзор — сам знаешь. «Сбрось фонарь», — приказываю, а сам все внимание — как бы самолет на поле приладить. Приладить-то я его приладил, да не совсем удачно: канава подвела. Полный капот! Перевернулись, горим. Висим вниз головой. «Жив?» — спрашиваю. «Жив, а как вылезти?»

«Ты фонарь, — спрашиваю, — сбросил?» — «Нет», — «Ну и молодец. Гореть вместе будем». Керосин льется, дым, гарь. Сейчас, думаю, как ахнет! Помощи ждать неоткуда — когда еще люди подъедут! Одни головешки останутся. Начал я потихоньку свой фонарь открывать, а он — ни туда ни сюда. Перекосило. Ну тут я и разозлился! Ах ты, черт! На земле погибать? Как рванул фонарь! Вылез. Смотрю: хвост самолета горит, огонь уже к задней кабине подбирается. Надо скорей курсанта вызволять. А как? Был хотя бы топор. Спасибо, булыжник под рукой оказался. Схватил его и давай колотить по плексигласу. Разбил. Выкрашиваю дырку в фонаре. Все руки искромсал — кровища. Под ногами керосин. Вот-вот произойдет взрыв. От дыма задыхаюсь, да и у курсанта, смотрю, голова болтается. Как я его выволок, до сих пор не понимаю. Схватил в охапку — он совсем мальчишка, — и ходу от самолета! Только отбежал — как ахнет!

— Взорвался все-таки?

— На мелкие куски.

— Повезло вам.

— Еще как! — Волобуев разговорился, глаза его смеялись, на лице заиграла улыбка. — А дальше уже комедия пошла. Лежим это мы с курсантом у кустиков, ждем, когда за нами с аэродрома подъедут — я ведь успел сообщить, куда садился. Смешно. Оба чумазые, куртки изодраны. А в теле такая слабость — руки не поднять. Видим, санитарная машина подъезжает, а самолет уже догорает. Первым выскочил мой комэск, фуражку с головы — и об землю. Молчат. А меня смех разобрал: над живыми шапки снимают…

— Чему вы смеетесь? — раздался голос Аргунова.

Волобуев оглянулся:

— А, это ты, Андрюха!

— Андрей Николаевич! — обрадовался Волчок и попытался привстать.

Но Аргунов удержал его:

— Лежи, лежи. Так о чем речь?

— Да вот, вспоминаем… — Волобуев опять сделался неразговорчивым.

— А как курсант? — поинтересовался Валера. — Наверное, после этого он уже не летал?

— Полковника Клевцова помнишь?