Поднебесный гром
Шрифт:
Струев считал, что Копытин все же уважает его. Как летчика уважает!
Даже отстраняя его от полетов за воздушное трюкачество, Копытин незлобиво говорил:
— Походи-ка по земле, остудись малость…
Директор был нередким гостем на летно-испытательной станции. Да что там нередким! Почти каждый его рабочий день начинался с ЛИС, особенно под конец месяца, когда от испытателей зависело выполнение плана.
Встречаясь со Струевым, он непременно здоровался с ним за руку, интересовался:
— Как дела, испытатель?
— В норме,
Приятно щекотало самолюбие, что директор не обходит его своим вниманием. Не у Волобуева или у Суматохина спросит: «Как дела, испытатель?», а обязательно у него, у Струева, а иной раз по имени и отчеству назовет. Совсем же недавно на общезаводской конференции по качеству директор назвал Струева в числе лучших летчиков-испытателей завода.
Струев уважал директора, но не понимал его. Герой Социалистического Труда, кандидат технических наук, депутат Верховного Совета… Да с таким авторитетом!.. Неужто завод — его потолок? Имея такие козыри в руках, шагать бы и шагать ввысь! Его и приглашали в министерство. Отказался. Ну не чудачество ли?.. Да, завоевать расположение такого человека… Надо стараться, очень стараться! А там, глядишь…
«Что еще проверить? — вспоминал Струев и вспомнил: — Медицинское обеспечение. Все ли там ладно? Заполняется ли как надо журнал медосмотра?»
Осененный этой мыслью, он прошел по коридору в дальний угол и толкнул дверь с надписью: «Врач».
Тамара Ивановна даже не оглянулась, чтобы посмотреть, кто вошел. Она перевязывала палец мотористу. Едкий запах йода вперемешку с запахом керосина наполнял кабинет.
Струев поморщился.
— Вы мне срочно нужны! — бросил он на ходу и скрылся в смежной комнате, где обычно проходили медицинский осмотр испытатели.
Через пять минут туда вошла и Колесова.
— Я вас слушаю, Лев Сергеевич.
— Что за богадельню вы здесь открыли? — резко спросил он.
— Не понимаю вас.
— Слушайте, бросьте ваши шуточки. Я не в бирюльки пришел сюда играть! Я вас спрашиваю: есть у нас на территории завода поликлиника?
— Конечно есть.
— Почему же, чуть что, люди сюда бегут?
— Ну и что из этого? Я врач, и мой долг оказывать помощь каждому, кто в ней нуждается.
— А я запрещаю, чтобы сюда ходили посторонние!
— По-моему, работники ЛИС здесь не посторонние.
— Вы слышали, что я сказал? Ваша обязанность — следить за здоровьем испытателей…
— Они у меня здоровы…
— А Суматохин?
— Лев Сергеевич, — мягко заметила Тамара Ивановна, — вы же сами знаете, радикулит — серьезное заболевание, и я не в силах что-либо…
— Короче! — перебил ее Струев. — Чтоб завтра Суматохин был на рабочем месте!
— Завтра! Нет. Не раньше чем через недельку…
— А самолеты облетывать кто будет? Дядя?
— Не знаю. Меня это не касается.
— А что вас касается? Что? Не слишком ли много на себя берете? Где ваш журнал медосмотра? Почему не все графы заполнены?
— Лев Сергеевич! — Колесова прямо и открыто посмотрела на него. — Что вы придираетесь? Хотите, чтоб я подала заявление «по собственному желанию»? Так и скажите. Работать на ЛИС тоже не сладко…
Струев усмехнулся:
— Почему не сладко? Сами же говорите: все у вас здоровы.
— Вот в том-то и дело. Какая у меня здесь работа? Измерить давление, записать в журнал? С этим любая медсестра может справиться. Зачем же тогда я шесть лет училась? Поработаешь год-два — и совсем дисквалифицируешься… Хорошо хоть, другие обращаются за помощью. А вы запрещаете…
— Да, запрещаю! — Струев захлопнул журнал и бросил его через стол Колесовой. — Во всем должен быть порядок! Пусть не приучаются, идут в поликлинику! А если вам делать нечего, — он развел руками, — ничем, как говорится, помочь не могу!
Тамара Ивановна постояла немного, подумала и вышла. Через несколько минут она снова вошла в кабинет и молча положила на стол заявление об уходе.
— Ну что ж, не возражаю, — сказал Струев и размашисто подписал заявление — он не мог простить Колесовой того разговора, когда она заявила: «Вам нужен не доктор, а ветеринар».
Пусть теперь покусает локти, раз такая работа ей не нравится. Пусть подыщет другую, более трудную…
До конца рабочего дня Струев наводил порядки, занимаясь «обеспечением тылов»: рылся во всевозможных документах, проверял, просматривал. Если находил хоть малейший непорядок, тут же, на месте, распекал виновных. Он понимал, что люди недовольны, даже слышал за спиной едкие, колючие намеки: дескать, чтобы по-настоящему узнать человека, нужно дать ему в руки власть, — но ни на что не обращал внимания. Время покажет, кто виноват, кто прав. А лучше уж с первых шагов дать понять, что новый шеф-пилот шутить не намерен.
Струев уже собирался уходить, как вдруг к нему вбежал Востриков:
— С каких это пор вопросами кадров занимаются?..
— Семен Иванович! — не дав ему договорить, воскликнул Струев. — Присядьте! Отдохните! Да галстук поправьте, вечно он у вас на боку…
— Ты галстук оставь! — закричал Востриков. — Зачем подписал заявление Колесовой?
— Ах, вон оно что… Зачем я подписал заявление? — Струев сделал ударение на «я». — Так ведь хотел, как лучше. У вас такие заботы на плечах: и служба наземников, и гараж, и вся наша станция — весь комплекс! Не хочется лишний раз вас беспокоить. Отрывать по пустякам. Ваше дело — завести механизм, а шестеренки пусть сами крутятся!
— А что она? — уже миролюбиво спросил Востриков — ему понравилось про механизм.
— Кто?
— Да эта… Колесова.
— Капризничает. Да вы не беспокойтесь, Семен Иванович, завтра одумается, прибежит, будет опять к нам проситься. Так всегда при новом руководстве: свой гонор хотят показать. Главное тут — проявить принципиальность. После сами одумаются. Суматохин ведь взял назад заявление? Взял. А будете каждому потворствовать — они вам на голову сядут.