Поднимается ветер…
Шрифт:
Ты и своих изображений на стенах храмов захватчиков недостоин, ибо там ты — в ореоле мощи, в венце пламени, а для того, чтобы передать твой взгляд, — ртуть и расплавленный свинец, серебро и сталь — художники тратят лучшие краски.
— Да? — движение плеча, единственная искорка во взгляде, и вновь — вялое уныние, и обращенный к вечной стене дождя взор. Чего от тебя еще ждать, брат мой Фреорн?
— Замок Саура не сможет выдержать даже недолгую осаду. Он неудачно расположен и слабо укреплен, — сказал Алви Къела. Саурские владетели согласно кивнули. Князь Долав благодарно склонил седую голову, потом повернулся к флигель-адъютанту. Короткий обмен взглядами. Олуэн вежливо улыбнулся.
— Граф Къела, благодарю вас. У нас есть подробные донесения разведки. «Сиди и не жужжи, друг мой! — расслышал между слов Алви. — Мы обойдемся без твоих откровений…». Все попытки графа Къела принять участие в обсуждении сражений обычно заканчивались именно этим. Даже то, что он часто гостил в замке Саур и знал его, как свой собственный, никого не интересовало. Штаб тамерской армии получал не менее подробные, но куда более свежие сведения от собственных прознатчиков из числа горожан, а роль графа Къела была определена раз и навсегда: служить ходячим символом освободительной войны. Отряд личной гвардии таскался за ним, охраняя графа почище святыни; ему не позволили участвовать ни в одном бою. Олуэн был флигель-адъютантом тамерского императора, его наблюдателем при штабе, но именно он с отрядом кавалерии нанес решающий удар в битве у Смофьяла. Он мог участвовать в сражении, а граф Къела вынужден был наблюдать за этим из-за Кошачьего ручья, довольствуясь редкими донесениями! Даже когда в паре миль прошли отступающие отряды маршала Мерреса, Алви категорически запретили их преследовать, и кто — собственный вассал, назначенный капитаном личной гвардии. Назначенный, разумеется, князем Долавом. То, что Яри Льяна между приказами своего сюзерена и тамерского генерала-фельдмаршала выбрал второй, говорило о многом. Вассал был упрям и решителен в своем сопротивлении, а когда Алви попытался ему приказывать, самым нелюбезным образом втащил графа в палатку и пообещал поставить у выхода десяток гвардейцев. Тогда Алви смутился и отступил перед натиском: Льяна, который был его едва ли не втрое старше, обозвал Алви «спятившим юнцом», и пару часов граф именно так себя и чувствовал: глупым, неопытным, безрассудным мальчишкой, создающим проблемы окружающим, которые заняты делом. В отличие от Олуэна де Немира, Алви не учился в военной академии, в отличие от князя Долава — не выиграл ни одного сражения; ему полагалось сидеть молча и ждать, пока тамерские генералы и фельдмаршал выиграют за него войну. Саурским и къельским владетелям было позволено сражаться, графу Къела — нет. Он чувствовал себя куклой, которую бродячие актеры надевают на руку. Говорил с чужого голоса, приказывал, пересказывая то, что ему велели сказать, писал в письмах то, что ему советовали написать… И то, что он мог рассказать о замке и столице графства Саур, тоже никому не было нужно. Это и так все знали. В графстве почти не имелось крепостей, которые могли бы выдержать осаду армии. Последние сражения на севере шли едва ли не во времена короля Аллиона. После отдельные владетели порой осаждали замки и грабили окрестные земли, но и эта вольница быстро прекратилась. Уже без малого тысячу лет у северян, да и у всех прочих жителей Собраны не возникало потребности содержать гарнизоны в родовых замках. Хватало и отрядов личной гвардии, которые больше боролись с разбойниками и помогали сборщикам податей, чем охраняли жизнь своих господ. Не от кого было ее охранять, пока не настало кровавое лето 3883 года от Сотворения…
— Ты не можешь сражаться сам, — три десятка раз объяснял Олуэн. — В бою может случиться что-нибудь досадное.
— А ты можешь? — не выдержал как-то Алви. — С тобой не может случиться?
— Это огорчит мою семью и государя императора, — Олуэн отвел глаза в сторону; Алви показалось, что обычно искренний тамерец лукавит, как свойственно всем его соплеменникам. — Не более того. Ты — другое дело.
— О да, я же будущий наместник северных провинций Тамера, верно?
— Граф Къела, вы ошибаетесь, — удивление было вполне правдоподобным; Олуэн даже перешел на уже забытое между друзьями «вы». — Государь император не собирается присоединять север. Вы будете правящим монархом. Армия Собраны оказалась достаточно благоразумной, чтобы и не пытаться защитить замок Саура и город, лежащий за его стенами. Тамерские войска беспрепятственно прошли через него, оставив небольшой отряд для защиты замка и столицы графства, и двинулись к замку владетелей Фостов. Город не встретил Алви триумфом, может быть, потому, что он ехал среди тамерских офицеров. Отрядам саурцев и къельцев достались весенние цветы, поцелуи девушек и прочее народное ликование, тамерцев же провожали задумчивыми, а порой и мрачными взглядами. Они были чужаками, их не любили, как всяких чужаков. Собранские лазутчики распространяли слухи о том, что все северные земли будут отданы тамерскому кесарю, а крестьяне станут рабами владетелей. Даже те, кто не верил глупым сплетням, подозревали, что от тамерской армии не стоит ждать ничего хорошего.
В глубине души граф Къела этому радовался. Пусть сегодня ему мрачно пялятся в спину и отводят глаза, значит, завтра он сможет рассчитывать на поддержку всех, кто не слишком доволен явлением Тамера на север. Если кесарь решит обмануть его и потребует присоединения завоеванных земель к своему государству, вольные северяне объяснят ему, что никогда не станут рабами. Союз с Тамером выгоден, но о вхождении в состав этого государства и думать не следует. И все-таки ему хотелось, чтобы и его девушки встречали воздушными поцелуями, а под ноги коню бросали подснежники и первоцветы… Подойдя к замку Фост, тамерское командование обнаружило, что маршал Меррес в очередной раз не обманул их ожидания. Если Алви был тряпичной куклой, надетой на руку, то мерский маршал — марионеткой, которую дергали за веревочки, и она послушно двигалась. Замок подготовили к осаде, а войска сосредоточились за его стенами, у деревни Турне. На что рассчитывал Меррес, выведший в поле даже легко раненных в предыдущем сражении? На то, что жалкая речка Турне послужит достаточной преградой и обеспечит его армии преимущество? Узкий деревянный мост позволял идти по нему лишь по двое, а всадникам — по одному, но никто не собирался штурмовать его. Холодные купания в полном снаряжении в планы тамерской армии не входили. Саурские владетели знали местность гораздо лучше маршала: они здесь родились и выросли, им была знакома каждая пядь земли. Меррес же был чужаком, причем чужаком то ли слишком невнимательным, то ли слишком самонадеянным. В трех милях выше по течению Турне располагались броды. Тысячный отряд собранской армии, защищавший их, доблестно принял бой, но вскоре был вынужден отступить к деревне.
Прямо на глазах у маршала Мерреса часть тамерской армии — пять тысяч пехотинцев и три тысячи кавалеристов — промаршировала вверх по течению и перешла броды. Должно быть, с башни замка Фост этот маневр был прекрасно виден, и у Алессандра еще было время на принятие разумного решения. То, что он придумал, насмешило тамерский штаб до колик: подобной выходки они не ожидали и от мерского бездаря. Маршал Меррес, вместо того, чтобы принять навязанное сражение и с умом воспользоваться значительным численным перевесом, — на его стороне было четырнадцать тысяч солдат, — приказал отвести часть войска на юг. Все арбалетчики, часть пехоты и кавалерии отправились по дороге, которая вела к реке Эллау. У деревни Турне маршал оставил лишь пять тысяч пехотинцев и тысячный отряд кавалерии. Восемь тысяч отошли на юг и не собирались принимать участия в сражении, хотя поначалу князь Долав опасался, что они вернутся и ударят по утомленной после боя тамерской армии. Такой оборот событий был бы весьма неприятен, однако, на это у Мерреса не хватило решимости или сообразительности, а, может быть, он побоялся потерять последние войска и попасть в плен. Плена обоим мерцам, и Алессандру, и Рикарду, стоило опасаться больше, чем гибели на поле боя. Алви собирался посчитаться с ними за каждого убитого. За каждого застреленного, сожженного заживо, повешенного, ограбленного, искалеченного… Олуэн был с ним вполне согласен. Маршала и генерала флигель-адъютант пообещал подарить Алви на день рождения, а в придачу к ним — парочку опытных палачей. Оставленные на произвол судьбы с задачей прикрыть отход товарищей, собранцы сражались до последней капли крови. Граф Къела был благодарен королю Собраны за то, что тот еще прошлым летом велел уволить из армии всех северян, от рядовых до генералов. Сейчас эти люди сражались за него, а не против, и у них не было необходимости выбирать между присягой и справедливостью. Армия Тамера воевала против пришельцев с южных земель. Да, когда-то они были северянам товарищами по оружию, сражались на одной стороне, но предательство короля провело границу между севером и югом. Граница прошла по реке Эллау, на берегу которой через пару седмиц должно было оказаться объединенное войско северян и тамерцев. Еще до начала сражения к деревне Турне был отправлен герольд с предложением сложить оружие и покориться. Алви мучительно выбирал слова, составляя свое послание. Он уважал и жалел мужественных людей, готовых погибнуть ради трусливого глупца и подлого предателя. Согласись они сдаться в плен, солдат отпустили бы, а офицеров через несколько девятин вернули на родину за разумный выкуп. Граф Къела обещал им уважение и обращение, подобающее благородным людям.
Ответ был короток: нет. Вдобавок герольд, краснея и запинаясь, выговорил, что ему велели передать, куда именно может убираться къельский щенок и кем его считают собранцы. Алви, стиснув зубы, выслушал оскорбление и тряхнул головой:
— Они выбрали свою судьбу. Генерал-фельдмаршал Долав согласно кивнул. Седой сухощавый старик походил на белую цаплю — частую обитательницу къельских озер. Волосы на его макушке вечно топорщились венчиком, завершая сходство. Глаза у тамерского князя тоже были птичьи — темные, блестящие, с неразличимым выражением.
— Начинайте атаку, — приказал он. Из шести тысяч собранских солдат с поля боя ушли лишь две или три сотни кавалеристов, сумевших отбросить атаку полка северян. Когда командиру стало ясно, что сражение безнадежно проиграно, а оставшийся у него отряд — лишь капля в море, песчинка на тележной оси, он сумел собрать своих людей, отвести их за деревню, а потом, атакуя с небольшого возвышения, прорубиться через шеренгу противника и отойти к дороге. Их не преследовали: генерал-фельдмаршал не счел это необходимым. Его даже обрадовал подобный исход.
— Они ничего не изменят, но расскажут об этой битве, — сказал князь. В плен попало не больше пятисот человек из шести тысяч. Остальные были либо убиты, либо слишком тяжело ранены, и их добили на поле боя. Тамерская армия потеряла убитыми и ранеными около двух тысяч, причем большую часть потерь составили северяне. Князь Долав объяснял это тем, что къельские и саурские владетели слишком недисциплинированны, вместо того, чтобы выполнять приказы тамерских офицеров, действуют по своему разумению, и, само собой, несут куда большие, чем запланировано, потери. Алви эти сентенции, которые он слышал уже третий или четвертый раз, казались подозрительными. Он специально обращал внимание на то, куда князь ставит полки, набранные из северян: надеялся уличить его в том, что тамерский генерал-фельдмаршал нарочно губит союзников, жертвуя ими, чтобы сохранить свою армию. Увы, он недостаточно хорошо разбирался в тактике и стратегии, чтобы поймать хитрую «цаплю» за седой хохолок. На этот раз, как и раньше, согласно замыслу Долава северяне выполняли роль резерва — но полторы тысячи все же оказалось убито или ранено! Если это резервные войска, то почему они вообще участвовали в сражении, а не остались на том берегу Турне?
— Вот этот полк, — объяснял тем же вечером Олуэн, — должен был стоять здесь. Перед деревней. Они нарушили приказ, прошли через деревню. Вступили в бой с левым флангом армии Собраны. Это не оказало влияния на исход сражения. Однако необученные пехотинцы погибли. Это бывшие крестьяне.
— Да, они не хотят исполнять ваши приказы. Другое дело, если бы командовал я. Я остановил бы эту бессмысленную атаку!
— Я передам твое мнение его высокопревосходительству, — пообещал флигель-адъютант. Алви не хотел выдавать собеседнику то, что он думает о князе Долаве и его планах. Олуэн де Немир был отличным человеком, храбрым командиром и настоящим другом, но он был тамерцем. Тамерским офицером, служившим кесарю. Выскажи Алви все, что у него на сердце, Олуэн одобрил бы стратегию генерал-фельдмаршала или вынужден был солгать другу. Разумеется, выбирая между тамерцами и северянами, он выбрал бы тамерцев. Граф Къела не хотел ни лжи, ни правды. Он вообще хотел, чтобы все это кончилось как можно быстрее. Еще одно сражение, битва за переправы через Эллау — и можно будет забыть о войне. Начнется время мира. Тяжелое, голодное — север был разорен подчистую — но свободное время. Левый берег реки Эллау — сплошь скалы и высокие обрывы. От самых гор Неверна до Литского пролива, в который впадала река. Переправить через него армию удалось лишь королю Аллиону, но в Собране давно не было столь же удачливых полководцев. Да, еще долгие годы придется охранять от вторжения пролив и побережье Северного моря, но по сравнению с тем, что было сделано всего-то за весеннюю девятину, это — сущие пустяки!
Граф Къела стоял на башне замка Фост, глядя на восток. Небо было чистым. Алое кольцо вечерних сумерек уже сжимало свое кольцо над башней. Последнее светлое пятно сияло как раз над головой Алви, остальное небо залилось багрянцем, пурпуром и червонным золотом — словно Воин пролил кубок вина, славя победителей. Славя победителей и скорбя по павшим с честью, минутой позже подумал граф.
Вниз смотреть не хотелось. Там еще не закончили перетаскивать трупы, относить легко раненных и добивать безнадежных. Тамерские солдаты казались червями, копошащимися в ране. «В свежей ране не бывает червей…», — сказал кто-то рядом, и тут же добавил: — «Прости, мне не следовало…».