Поднимите мне веки
Шрифт:
Петровна выслушала со скептической ухмылкой на лице и первым делом поинтересовалась:
– Сам выдумал али как?
– На чем угодно и чем угодно готов поклясться, что это правда, – твердо ответил я.
– Да и не гожусь я ныне для таковского, – сморщилась она, хватаясь за поясницу. – Неможется мне ныне чтой-то.
Ага, так я и поверил. Ты еще скажи что-нибудь типа:
Все и колет, и болит, И в груди огнем палит!.. Я давно подозреваю У себя энцефалит!.. [60]60
Леонид Филатов. «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца».
Нет уж, ты упрямая, а я еще упрямее. И напомнил:
– Сказал ведь, для себя, а коль не веришь – выпью прямо на твоих глазах. – Но тут же оговорил: – Половину.
– С ентим возни – почитай весь день уйдет, а кому болезных пользовать?
Теперь уже настала моя очередь кивать в сторону Резваны.
– И трав-то таких не ведаю, припасено ли у меня али нет.
Это был последний аргумент – ключница явно сдавалась под моим несгибаемым напором. Но и он был мною незамедлительно повержен:
– Если б не было, ты сразу бы про это сказала, а не стала искать других оправданий.
– А коль промашку дам? – усмехнулась Петровна. – Помысли, каких сластей себя лишишь. – И вновь многозначительный кивок на царевну, возившуюся в десятке метров от нас с одним из раненых.
– Ну через седмицу-то пройдет, – неуверенно заметил я.
– Ишь какой скорый. Через седмицу ему... – усмехнулась травница. – Тут как нутро покажет. Оно ить у кажного свое, а в брюхо не заглянешь, чтоб меру определить.
– У меня хорошее нутро, – уверил ее я. – В смысле, обычное, как у всех. К тому же я в тебя верю, как... – И красноречиво закатил глаза к небу.
– А тут хошь верь, хошь не верь, ан все одно – меньше как на полтора десятка ден не выйдет, – сразу предупредила она меня, пояснив: – Я ж на скудельнице [61] слово свое сказывать буду, близ креста, и кажный из лежащих под ним по одному дню, не меньше, к себе утянет. К тому ж кто из них пожаднее в жизни был, тот и пару-тройку деньков прихватит, вот и призадумайся...
61
С к у д е л ь н и ц а – общая могила.
Я опешил. Если каждый второй, как уверяет моя персональная ведьма, хапнет по лишнему дню, то получается уже три недели, а если кто-то еще и по третьему, то...
– Это что же, может, и месяц выйти? – хмуро осведомился я, ошарашенный эдаким сроком. – А меньше никак?
– И рада бы, да не в силах, потому как все померли в один день и захоронены вместях, вот и тянуть учнут дружно.
– Ну-у и пускай, – решился я, пояснив: – Все равно иначе никак, так что сколько будет, столько и будет.
Пока уговаривал ключницу, в голове возникло интересное дополнение к моему предстоящему «колдовству». Было бы здорово сделать его наглядным, то есть слепить кое-что. Думается, если одновременно с невнятным бормотанием страшных заклинаний растопить это кое-что, то моя «ворожба» «понравится» Дмитрию еще больше.
Из чего слепить – проблем не было.
Имелся у меня в сундучке некий состав для запечатывания грамоток, если вдруг какая задержка и понадобится отписать Годунову. Назывался он воском, но по крепости стоял где-то между ним и сургучом, то есть для предстоящей затеи самое то.
Да и цвет состава почти подходил – не чисто белый, а эдакий розоватый, ибо совсем красный нельзя – он положен только царю и высшему духовенству. Вот и определили именно такой цвет – что-то между – для престолоблюстителя и царевны Ксении.
Осталось вылепить из него нужное изделие. Мне эта задачка была не по зубам. Увы, но ни способностей, ни навыков я к этому не имел.
Но тут мне вспомнился Куколь, пришедший в полк из гончарной слободы и мастерски умевший лепить разных кукол и других забавных человечков.
Навряд ли я узнал бы о его таланте, но не далее как на первом же вечернем привале, когда Мария Петровна еще не протянула мне футляр с гитарой, он сам подошел ко мне и, смущаясь, показал глиняную барышню, попросив передать царевне, дабы ей не грустилось и не скучалось.
– Раскрасить нечем, – виновато пояснил он, – но, можа, и так позабавит.
Я посмотрел на девушку в сарафане, которая, задорно уперев руки в боки, вызывающе смотрела прямо на меня, а приглядевшись, присвистнул от восхищения – она, оказывается, еще и подмигивала.
Что и говорить – талант у парня.
Игрушку, правда, я передал не сразу, а лишь на следующий день – встряла Петровна с гитарой, – но глиняная барышня и впрямь изрядно позабавила царевну, а потом, когда Ксения разглядела, что деваха подмигивает ей, еще и рассмешила.
Куколя же она поблагодарила самолично, не поленившись пройти на самый нос струга к орудующему веслом парню и сказать пару теплых слов, каковые незамедлительно вогнали моего гвардейца в краску.
Именно за талант я его и отрядил в паузок на весла вместе с еще одним гвардейцем – пусть у первого русского скульптора будет побольше шансов уцелеть.
К тому же была уверенность, что этот паренек, взирающий на Ксению после услышанного от нее по-собачьи преданно, и драться за царевну будет тоже как верный пес – до последнего вздоха.
Словом, уберег я своего Церетели.
Куколь поначалу ушам не поверил, когда услыхал о том, что мне требуется.
– Да к чему оно тебе, княже?!
– Государя хочу... позабавить, – выдал я честно и в душе усмехнулся – ох и «развеселится» Дмитрий от моей шуточки...
– Да я и не пробовал ни разу таковского-то, – замялся он. – Срамота ж. Ратника лепишь, дак он у меня перед глазами стоит, девку – тоже, а тут...