Подноготная любви
Шрифт:
Таким образом, для осмысления своих поступков, в особенности в делах брачных, человеку необходимо выяснить: а кто же третий? Этот третий по ассоциации выведет на кумира детства, в борьбе за освобождение от которого высветятся основополагающие принципы нашего бытия. Надо не только выявить своего кумира из семьи детства, но и верно его в нравственном смысле оценить. Его неверная нравственная оценка приводит к узлам в теле мировоззрения, которые сплетают сеть для всей души. «Глупость» не наследственна, как может показаться на первый взгляд, это — феномен нравственности. И осознание этого вовсе не надо откладывать до глубокой старости, как сделал Толстой, десятилетия растрачивая себя на признания своей Софочке в любви. Жить можно начинать не только на пути к смертному одру на станции Астапово. Оборачиваться же на сбитую в стаи толпу, которая о существовании такой станции даже не способна и подозревать, право, не стоит.
Глава сорок четвёртая
Групповой «секс»
Один
Можно с уверенностью предположить, что данный персонаж не раз оказывался в постели с проститутками, и даже сразу с двумя, и это ему нравилось, но самое сильное переживание у него было, когда он оказался с дамами двух разных рас.
Почему так? Почему некрофилическое удовольствие, получаемое рядом с проститутками, усиливается, если они воспитывались непременно в разных не просто этнических, но даже расовых условиях?
Очень просто. Известно, что даже внутри одной расы представители одного этноса относятся с недоверием к представителям другого. «С недоверием» — это мягко сказано. Если же называть вещи своими именами, то отношение это иначе как кровавой ненавистью назвать нельзя, какие бы улыбки при встречах друг с другом ни расточались. Люди другого этноса непонятны, а потому они кажутся более опасными, лучшая же оборона — нападение, поэтому, защищаясь от чудящейся или действительной агрессии, начинают убивать, — на первом этапе психоэнергетически. В результате, естественно, больше шансов выжить у того народа, который предпочитает жить обособленно. Сражения и просто драки происходят чаще по линии соприкосновения этносов.
Люди вообще друг ко другу относятся неприязненно, по той простой причине, что, хотя они, в лучшем случае, и жухлые, но всё равно некрофилы. Напряжённость некрополя между двумя индивидами, разумеется, растёт по мере усиления яркости каждого из некрофилов и по мере пространственного их сближения. Наибольший эффект достигается при переплетении тел.
В проститутки идут разные женщины, но лучше зарабатывают, а потому в этом бизнесе остаются, некрофилки яркие — клиенты чаще восхищаются их «красотой», одеждой, как им кажется, умениями, и пассивней защищаются требованию раскошелиться. Если к клиенту будет прижиматься не одна проститутка, а две, то индуцируемое дамами на клиента некрополе будет не просто суммой их индивидуальных некрополей, но оно усилится от того, что у них обеих появится ещё и враждебность друг ко другу, во-первых, потому что дополнительный участник некрофил, во-вторых, потому что это — женщина (тему взаимной ненависти женщин развивать, пожалуй, надобности нет), а, в-третьих, ненависть многократно усилится потому, что проститутка-напарница — конкурентка. Итак, если каждая из проституток одного этноса наедине с клиентом развивает силу некрополя, равную, условно, пяти единицам, то если он оплатил двух сразу, то погружается в некрополе силой не десять единиц, а двадцать. Если же дамы разных рас, то сила некрополя перевалит, скажем, за пятьдесят единиц. Это — кайф.
Таким образом, англосакс из книги Грэма Грина, воспитанный на том, что наивысшая любовь — это как у Ромео и Джульетты (единоборцы от смертельно ненавидящих друг друга семейств), и подсознательно совершенно согласный с предпочтительностью этого типа взаимоотношений между мужчиной и женщиной, опытным путём установил, что наибольшее в этом смысле удовольствие достигается в том случае, если в его постели оказывается не млеющая соседская жена, а проститутка, причём желательно, чтобы дам было, по меньшей мере, две, чтобы они были иной, чем англосаксонская, нации и вообще лучше не европеоидки, и, желательно, чтобы и сами они относились к разным расам. Да, персонаж Грэма Грина знал толк в «сексе»! (Кавычки здесь появляются потому, что взаимоотношения явно не генитальные, хотя некоторые с гениталиями манипуляции и могут производиться. Но гениталии — не более чем материал для структурирования времени — для получения удовольствия можно обходиться и без них: взять хотя бы групповухи в целительском Центре, в которых большая часть участвующих были женщины, а мужчины — импотенты.)
При прочих равных условиях — главное из которых сила некрополя — и при наличии денег профессиональная проститутка предпочтительнее соседки. Дело, разумеется, не в профессионализме обращения с гениталиями или иными «эрогенными» зонами. Дело не только в том, что соседка не негритянка, и не умеет ритмично, как кадилом, покачивать на панели бёдрами, — о соседке потребитель знает слишком много. Он знает, в какой квартире она живёт (не станет совершать уголовное преступление из страха быть пойманной), с кем живёт, замужем или нет, знает, сколько у неё детей, и так далее. Эти о ней знания снижают её ценность в плане деструктурирования сознания: она понятна и не может быть тем миражом, от которого перегружается сознание. От неизвестной же проститутки не знаешь, какого подвоха ждать, она в большей степени готова на, скажем, убийство, потому что неизвестно, где её в случае совершения преступления разыскивать. Это страх; страх же порождает гипнабельность, а следовательно, и усиливает некрофилическое удовольствие от превращения в совершенное «ничто». Страх — наиважнейшая эмоция страстной любви. Далее, «ночная бабочка» «интересна» ещё и тем, что вероятность получить от неё венерическое заболевание значительно выше, чем от «добропорядочной» соседки. Опасность заразиться также порождает страх, что, как мы уже сказали, необходимо для эволюций страстной любви. И всё это не считая того, что проститутки обильней соседок пользуются косметикой, изукрашивая себя до состояния не то древней мумии, не то готового к погребению свежего трупа. Поэтому, естественно, у состоятельных и умеющих быть нежадными некрофилов на проституток спрос больший, чем на «порядочных», как бы эти «порядочные» ни демонстрировали всем приближающимся мужчинам своё желание наставить супругу рога. На замужних соседок клюют бедные и ничтожные.
Теперь мы попытаемся найти ответ на вопрос: почему групповухи устраиваются не внутри каждого целительского Центра, а избранных собирают со всей Москвы?
В стенограмме трудно передать интонацию, с которой В. рассказывала о предложении участвовать в групповухе. А между тем, её интонация примечательна, и воспроизводилась она всякий раз, когда В. рассказывала об этом эпизоде. Происходило это следующим образом: вот, только-только она, казалось бы, осуждает то потаённое, что видела в среде избранных целителей; но стоит ей заговорить о предложении, как появляется улыбка гордости: вот, дескать, какую честь оказывают, предложили то, что доступно только строго для избранных! Этот резкий переход интонаций можно, наверное, истолковать как проявление истинного лица: мол, целителей ругает притворно, а на самом деле, приятно вспомнить. Подлог всегда проявляется в особо эмоционально значимых моментах. Опровергать это предположение не берёмся. Однако возможно и другое объяснение. Хотя бы на уровне логическом будущая В., видимо, считала, что целительство как феномен есть нечто хорошее и даже Божье, нужная людям помощь. Предложение о групповом, как она тогда могла думать, сексе — а ведь обыватели все так думают — было столь для неё неожиданным, столь несообразным её представлениям, что интеллект перегрузился, деструктурировался, защитные его свойства исчезли, и в её подсознании отпечаталась мыслеформа предлагавшего. Естественно, что боль травмы заставляла В. вновь и вновь рассказывать П. о предложении участвовать в групповухе. (О том, что с травмами не связано, В. более одного раза обычно не говорит.) Отсюда, кривая при рассказе улыбка — не её. Таким образом, на самом деле именно предлагавший — наиболее вероятно, что это был «дорогой экстрасенс» — расценивал возможность участвовать в групповухе с участием выдающихся и не очень выдающихся целителей Москвы как честь, нечто лестное, доступное строго для избранных, повод для сугубой гордости!
Если раскрыть газеты посткоммунистической России того времени, то поражает не столько обилие объявлений целителей, использующих однотипный лозунг: «Кто с Богом в сердце и болью в душе, идите к нам получить от Него исцеление!», сколько обширность географии, откуда в Москву все эти целители съехались. Они вышли из калмыцких степей, спустились с алтайских гор, трясут побрякушками сибирских шаманов, щурят корейские глазки. Но это не только калмыки, якуты или азиаты. Это и русские, но из разных республик: прибалтийских, азиатских, приморских, — ввиду иного в детстве бытового окружения на русских из центральных областей мало похожие. В качестве примера можно привести Востокова — этот белый лама, который старается стать знаменитым, по крови русский, но (если это не враньё) маленьким мальчиком, сиротой, был подобран монахами, ламами, и этими азиатами в их горном монастыре воспитан, а потому навсегда по всем своим движениям тела, с которыми он произносит «я», похож на азиата, а не на русского из центральной России. Пример Востокова достаточно типичен.
Итак, почему групповухи устраивали не внутри целительских Центров? Чтобы легче было ответить, вопрос переформулируем: почему вспомогательные сотрудники Центров и их ближайшее окружение (энтузиасты) для групповух как бы второй сорт? Ведь если, как декларируют целители, групповухи организуются для «прочищения каналов», чтобы, очистившись, полностью слиться со Вселенной и Богом, то для этого должны годиться все приближённые — регулярно исповедующиеся у священника и в храме причащающиеся? Эти люди, получающие у священников «Божье прощение за грехи», а после такого прощения причащающиеся не просто хлебом и вином — символами тела и крови Христа, т. е. символами Божьей любви и истины, — но, как учат священники, поядают уже плоть, тело, мясо Иисуса, естественно, веруя во всё это, целостным защитным мышлением обладать не могут. Они — гипнабельны и, следовательно, послушны любому или почти любому некрофилу. Поэтому таким образом получающее прощение и причащение женское окружение «властителя гарема» было согласно на всё — на групповухи и прочее, — тем более что все во «властителя гарема» были влюблены до иссушающей ревности. Почему же они для групповух второй сорт? У энтузиастов Центра был один существенный недостаток: они все были русскими. Дело, разумеется, не в исключительности русских, а в том, что все. А ведь в высокой групповухе рядом с проституткой-китаянкой должна оказаться негритянка. Все негритянки, или все китаянки, или все русские — это примитив, убожество, комсомольское собрание.
В Соединённых Штатах 80-х годов (как раз накануне описываемых в нашей книге событий) групповухи вошли в моду, причём настолько, что, по сведениям социологов, в них принимала участие каждая десятая семья протестантской Америки. Американские психологи пришли к выводу, что участие в групповухах для многих семей часто становилось стабилизирующим фактором: если раньше мужу с женой говорить было вообще не о чем, то теперь они обсуждали половые качества своих сменяющихся партнёров. Хотя очевидно, что цель подобного семейного обсуждения — изводить друг друга ревностью, для чего в групповухах достаточно не столько участвовать, сколько присутствовать и демонстративно обниматься, всё-таки вполне вероятно, что в американских групповухах мужские гениталии порой используются. Примитив! Типично американский подход: подражательство и провинциализм. Куда им понять, в чём грандиозный восторг «секса», когда участвуют много-много женщин и несколько разноплемённых импотентов, «прочищающих каналы»!