Подозреваемый (в сокращении)
Шрифт:
Скотт сбросил ноги с кушетки и поморщился — бок и плечо онемели. Когда он сидел слишком долго, тело немело. А еще ему было нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, когда он выходил из гипнотического состояния, — как шагнуть с ярко освещенной солнцем улицы в сумрак бара. Это была уже пятая такая процедура — пятое возвращение к событиям той ночи, и сейчас что-то сбивало его с толку, он никак не мог ухватить, что именно. Наконец вспомнил и посмотрел на психиатра.
— Бакенбарды.
Гудмен открыл блокнот и приготовился записывать.
— Бакенбарды?
— У мужчины за рулем машины, в которой они уехали, были седые бакенбарды.
Гудмен сделал пометку в блокноте и пролистал предыдущие страницы.
— Вы раньше не говорили про бакенбарды?
Скотт напряг память. Может быть, он уже вспоминал про эти бакенбарды?
— Я раньше их не помнил. Вспомнил только сейчас.
Гудмен лихорадочно записывал, но чем быстрее он писал, тем больше Скотт сомневался.
— Как вы думаете, я их действительно видел или придумал?
— Пока не думайте об этом. Не старайтесь себя перепроверить. Просто рассказывайте, что вспомнилось.
Он ясно помнил, что видел.
— Когда я услышал сирены, он повернулся к стрелкам и приподнял маску.
— На нем была такая же маска?
Пятерых стрелков Скотт всегда описывал одинаково.
— Да, черная вязаная лыжная маска. Он чуть приподнял ее, и я увидел седые бакенбарды. Длинные, вот досюда. — Скотт коснулся щеки чуть ниже мочки уха.
— Волосы?
— Только бакенбарды. Он лишь слегка приподнял маску, но бакенбарды были видны. Я выдумываю?
Скотт читал об искусственно внушенных воспоминаниях и воспоминаниях, открывшихся под гипнозом. К таким воспоминаниям относились с подозрением, и лос-анджелесские окружные прокуроры их не жаловали, ибо их легко опровергнуть: они вызывают понятные сомнения.
Гудмен заложил блокнот ручкой и закрыл.
— Почему вы на это соглашаетесь?
Скотт не любил, когда Гудмен проделывал с ним эти свои психиатрические штучки, задавая одни и те же вопросы и следя, как изменяются ответы, но Скотт ходил к нему уже семь месяцев и привык выполнять это упражнение, пусть и неохотно.
Скотт очнулся через два дня после перестрелки, ясно помня события той ночи. В течение трех недель интенсивных допросов детективами отдела особо тяжких преступлений Скотт старательно описывал пятерых стрелков, но не мог дать ни одной детали для их опознания. Все пятеро были в масках, в перчатках и одеты с ног до головы. Скотт не мог сказать, какого цвета у них были глаза, волосы, кожа. Ни в «кенворте», ни в «гран-торино», который бросили в восьми кварталах, не обнаружили никаких отпечатков пальцев или образцов ДНК. Несмотря на то что этим делом занималась группа лучших детективов, подозреваемых не было, и расследование зашло в тупик.
Девять месяцев и шестнадцать дней после того, как в Скотта Джеймса стреляли, а Стефани Андерс убили, преступники оставались на свободе.
Скотт посмотрел на Гудмена.
— Затем, что я хочу помочь. Мне нужно сознавать, что я хоть что-то делаю для поимки этих ублюдков.
Затем, что я жив, а Стефани погибла.
Гудмен улыбнулся.
— Не нужно думать, что вы что-то выдумали. Основные события той ночи вы описываете одинаково с самого начала, с момента разговора со Стефани: модели машин, то, как стояли стрелки и куда стреляли. Все, что можно было подтвердить, было подтверждено, но в ту ночь столько всего случилось, притом под таким невероятным напряжением, что какие-то незначительные детали из памяти выпадают — мы склонны их терять. Во время первой процедуры вы вспомнили про гильзы. А о том, что сначала услышали шум двигателя «кенворта», а потом уже увидели грузовик, вы вспомнили лишь на четвертом сеансе.
Скотт не мог не признать, что слова Гудмена имеют смысл. Действительно, до первого сеанса он не вспоминал, как блестели гильзы, дугой вылетавшие из автомата толстяка, а до четвертого — как услышал рев грузовика.
Гудмен подался к нему.
— Когда подробности начинают возвращаться, предполагается, что вы можете вспомнить больше, поскольку каждое новое воспоминание влечет за собой следующее, подобно тому как сначала в трещину плотины вода течет по каплям, потом тонкой струйкой, а потом плотина рушится и вода затопляет все.
— Значит ли это, что мой мозг разрушается? — нахмурился Скотт.
Гудмен улыбнулся и снова открыл блокнот.
— Это значит, что вам надо радоваться. Вы хотели проверить, что произошло в ту ночь. Этим мы и занимаемся.
Скотт раньше думал, что хочет проверить, что тогда произошло, но теперь все больше хотел это забыть. Он переживал эту ночь вновь и вновь, он ее пересматривал, он был одержим ею, ненавидел ее, но не мог избавиться от воспоминаний.
Он посмотрел на часы. Оставалось всего десять минут.
— Давайте сегодня на этом закончим. Мне нужно все обдумать.
Гудмен и не подумал закрывать блокнот.
— У нас еще осталось несколько минут. Я хочу кое-что уточнить.
Уточнить. Профессиональный жаргон психиатра — это значит, задавать дополнительные вопросы о таких вещах, о которых Скотт предпочел бы не говорить.
— Конечно. Что именно?
— Помогают ли вам эти сеансы? Не стало ли меньше ночных кошмаров?
Кошмары взрывали его сон, начиная с четвертого дня в госпитале. По большей части они напоминали короткие клипы, вырезанные из длинного фильма о событиях той ночи: вот толстяк стреляет в него; вот он поскальзывается в луже крови Стефани, и пули бьют в его тело. Но все чаще ему снилось, что люди в масках за ним охотятся. Это была паранойя. Они выпрыгивали из его кладовки или возникали вдруг на заднем сиденье его машины. Последний кошмар приснился ему вчера.
— Гораздо меньше, — сказал Скотт. — Уже две недели никаких кошмаров. — Он опять взглянул на часы: оставалось еще целых шесть минут. — Может быть, на сегодня хватит?
— Еще один момент. Поговорим о вашей новой работе. Вы уже получили собаку? В прошлый раз вы говорили, что собаки скоро прибудут.
— Они прибыли на прошлой неделе. Главный инструктор проверяет их, прежде чем принять. Вчера он закончил проверку. И сегодня во второй половине дня у меня будет собака.
— И вы вернетесь к уличному патрулированию.