Подозреваемый (в сокращении)
Шрифт:
— Детектив Opeo, это Скотт Джеймс. Я могу заскочить к вам сейчас, если вы на месте.
— Жду вас.
Затем он позвонил Доминику Леланду и сказал, что не может сейчас приехать смотреть новых собак.
— Почему? — зарычал Леланд не хуже немецкой овчарки.
— Еду в «корабль».
— Я не для того брал тебя в свой взвод К-9, чтобы ты тратил время на этих людей.
Отдел убийств и ограблений со своими спецподразделениями обитал на пятом этаже здания полицейского управления. Это было десятиэтажное здание напротив городского совета, обращенное к городскому совету заостренным треугольным стеклянным выступом. Этот выступ был похож на нос корабля, и рядовой состав управления прозвал его «кораблем».
— Меня хотят видеть в отделе убийств и ограблений.
Леланд больше не рычал.
— Насчет расследования твоего дела?
— Да, сэр. И я сейчас еду туда.
— Ладно, — снова рыкнул Леланд. — Тогда приезжай сюда, сразу как освободишься.
Скотт никогда не ездил к Гудмену в форме. Форма лежала у него в спортивной сумке, а пистолет — в запертой коробке в багажнике. Он свернул с шоссе на Первую улицу и переоделся на закрытой парковке «корабля». Его увидят многие детективы, которые помнят безобразную сцену с Мелоном. И пусть.
На рецепции Скотт предъявил жетон и удостоверение и сказал, что он к Opeo. Дежурная набрала номер, коротко поговорила и выдала Скотту пропуск, который он прицепил к рубашке.
Идя по вестибюлю, Скотт старался не хромать, а это было нелегко, учитывая, сколько железа было в его ноге. В ту ночь, когда его привезли в приемный покой госпиталя Доброго самаритянина, ему оперировали бедро, плечо и грудь. Через неделю сделали еще три операции, через полтора месяца — еще две. Рана ноги стоила ему трех фунтов мышечной ткани, чтобы восстановить бедренную кость, потребовался стальной стержень и шесть скреп, не говоря о том, какой ущерб понесла его нервная система. Для восстановления плеча потребовались три пластины, восемь скреп, и снова ущерб для нервной системы, но он все это выдержал. Надо только быть сильнее боли и проглотить немного болеутоляющего.
Баду Opeo было чуть за сорок, у него было щекастое лицо вожатого отряда бойскаутов, увенчанное короткими черными волосами. Он встретил Скотта у лифта, чего Скотт никак не ожидал.
— Бад Opeo. Рад познакомиться. — И повел Скотта к дверям отдела особо тяжких преступлений. — Я сижу над этими папками с тех пор, как мне дали это дело. Это ужасно, то, что случилось в ту ночь. Как давно вы вернулись на работу?
— Одиннадцать недель назад.
Светская беседа. Скотт начал раздражаться.
— Удивительно, что вам позволили вернуться. Должны были отправить на инвалидность.
Скотт не ответил. Он устал разговаривать.
Opeo заметил нашивку К-9 у Скотта на плече.
— К-9. Должно быть, это интересно.
— Они делают, что скажешь, не возражают, и они всего лишь собаки.
Opeo наконец понял намек и замолчал. Он провел Скотта в переговорную комнату отдела убийств с прямоугольным столом и пятью стульями. На полу стояла большая коробка с папками. По столу были разложены его свидетельские показания и показания друзей и членов семьи двоих мужчин, что были в «бентли», — девелопера по имени Эрик Паласян, который был за рулем и получил шестнадцать пуль, и его двоюродного брата из Франции, адвоката по вопросам недвижимости Жоржа Белуа, в которого выстрелили одиннадцать раз.
Opeo подошел к торцу стола и предложил Скотту садиться. Усаживаясь, Скотт отвернулся, чтобы Opeo не заметил гримасы боли.
У стены на полу стояла схема места преступления. На ней были «кенворт», «бентли», «гран-торино», патрульная машина, Стефани и Скотт.
— Я понимаю, трудно говорить об этом, — сказал Opeo.
— Нелегко. Так что вы хотели узнать?
Opeo внимательно посмотрел на него.
— Почему этот толстяк не прикончил вас?
Скотт десять тысяч раз задавал себе этот вопрос.
— Я полагаю, из-за «скорой помощи». Звук сирен приближался.
— Вы видели, как он ушел?
— Нет. Я видел, как он поднял винтовку. Я упал, возможно, отключился. Не знаю.
— Вы слышали, как они уезжают?
— Нет.
Opeo пожал плечами.
— Сирены — это хорошо, но нельзя знать наверняка. Может быть, когда вы упали, он подумал, что вы мертвы. Может, у него патроны кончились. Придет день, и мы его спросим. Важно, что, пока вы не отключились, вы слышали хорошо. В своих показаниях вы говорите, что обсуждали с офицером Андерс, как тихо там было. Что она выключила двигатель машины.
Скотта пронзило чувство вины.
— Да, сэр. Это я виноват. Я попросил ее выключить двигатель.
— Вы что-нибудь услышали?
— Было тихо.
— Что значит тихо? Были какие-нибудь звуки на заднем плане? Голоса из соседнего дома? Лай? Какой-то отдаленный шум?
Интересно, к чему клонит Opeo, подумал Скотт. Ни Мелон, ни Стенглер не расспрашивали его об отдаленных шумах.
— Нет, не было.
— Дверь закрылась? Мотор включился?
— Было тихо. До чего вы хотите докопаться?
Opeo повернулся к схеме места преступления и показал боковую улицу, из которой вынырнул «кенворт». Третий дом от поворота был отмечен синим крестом.
— В ту ночь, когда вас расстреливали, был ограблен этот магазин. Его владелец сказал, что это случилось после восьми, когда он закрылся, но до семи утра. У нас нет оснований думать, что это случилось именно тогда, когда там оказались вы с Андерс, но кто его знает.
Мелон и Стенглер об ограблении не упоминали.
— Мелон никогда меня об этом не спрашивал.
— Мелон об этом еще не знал. Владелец этого магазина — Нельсон Шин. Он торгует сладостями, травами и прочей ерундой из Азии, причем кое-что из его товара запрещено к ввозу в Соединенные Штаты. Его столько раз грабили, что он не трудился подавать заявления, а вместо этого пошел покупать оружие, и полтора месяца назад его имя всплыло в списках Бюро по контролю за алкоголем, табаком и оружием. Когда они его прижали, он заявил, что автомат М-4 ему жизненно необходим, потому что его магазин много раз грабили. И в подтверждение дал им список ограблений с датами. Только в прошлом году шесть раз. И одна из дат — как раз ночь, когда вас расстреливали.