Подозреваются в убийстве
Шрифт:
– Не может быть.
– Удачный день, знать, выпал. Подходит ко мне парнишка с портфельчиком в руке и говорит: "Дед, а дед, Джек Лондон нужен?" Ну я, понятное дело, его за рукав и подальше от толпы. Показал он мне, я и ахнул. Заломил он сначала цену приличную, да все-таки сторговались. Правда, денег у меня все равно не хватило, пришлось подзанять у знакомых книжников – меня там знают.
– Наверное, и парнишка вам был знаком – кому зря такой клад не предложишь.
– В том-то и дело, что я его впервой встретил. Повезло…
– Петр
– Что вы, что вы, помилуй бог! Я ведь у всяких там хануриков книги не покупаю. А это парнишка чистенький такой, аккуратный, я бы сказал даже вежливый, что для современной молодежи, знаете ли, не характерно. Правда, жаргончик у него иногда проскакивал в разговоре, так ведь я считаю, это издержки молодости. По себе помню…
Калашников спрятал бумаги в сейф, посмотрел на часы. "Схожу-ка я еще раз к Юлии. Нужно кое-что уточнить…" Попытался заставить умолкнуть ехидный голосок внутри: "Только ли за этим идешь? Смотри, Калашников, не обожгись. Вспомни прошлое…" Не получилось. В сердцах хлопнул дверью и вышел на улицу.
– Ты… – глаза Юлии ласково ощупали его лицо. – Как здорово! У меня сегодня пирог получился – пальчики оближешь.
– Я не голоден… – вяло засопротивлялся Калашников, но Хорунжая, крепко сжав его ладонь, потащила, как маленького, на кухню.
– Никаких отговорок! Садись, ешь и пей, – налила большую чашку компота. – Может, тебе молоко?
– Нет, я компот…
– Правильно, – улыбнулась. – Молоко-то прокисло.
Калашников как уткнулся глазами в стол, так и не поднимал головы до тех пор, пока от его порции пирога не остались одни крошки.
– Вкусно?
– Очень.
– Еще?
– Хватит, хватит, – замахал руками. – А то на сон потянет, – попытался пошутить. – Как твое сердце? – переменил тему разговора.
– Что ему станется? Мы, женщины, народ выносливый.
– Ты бы к врачу сходила.
– Не терплю больничных запахов. Побольше движения, свежий воздух – и поменьше стрессов. Рецепт старый, как мир.
– Юлия, я вот по какому вопросу… – начал было Калашников и осекся, заметив, как нахмурилась Хорунжая.
– Я думала, ты пришел… без повода… проведать – в ее голосе звучала горечь. – Впрочем, извини, что это я… – попыталась улыбнуться. – Не обращай внимания. Кризисные явления затворничества, хочется, чтобы все выражали соболезнования. Спрашивай.
Калашников немного помялся, пытаясь найти приличествующие моменту слова, но на ум приходили только казенные фразы протокольного типа; отчаявшись, спросил прямо:
– Ты принимаешь снотворное?
– Упаси бог. На сон пока не жалуюсь. Бессонница бывает, но очень редко. У меня от нее неотразимое средство – горячий душ и роман какого-нибудь современного автора. Пока сообразишь, почему у Иванова план "горит", да почему начальству нравится плохой Сидоров, который кропает на всех анонимки, и за какие грехи хорошего Иванова выгоняют с работы "по собственному желанию"
– не заметишь, как уснешь. Рекомендую, между прочим.
– Приму к сведению… Так вот, меня интересует тот вечер… Извини, что опять возвращаюсь…
– Не надо извинений. Я понимаю.
– Вы пили тогда чай, кофе?
– Да, кофе, как всегда. Мой любимый напиток.
– Вкус кофе тебе не показался странным?
– Нет… Вроде нет… – после некоторого раздумья ответила Хорунжая.
– Ладно, тогда скажи мне вот о чем: у него есть ключ от входной двери?
– Зачем ему? Конечно, нет.
– И еще: тебе не пришлось после его ухода прибегнуть к своему "снотворному средству"?
– Ну что ты – уснула как убитая. Вот только…
– Что – только?
– Понимаешь, проснулась с головной болью. И до вечера ходила какая-то сонная, вялая. Полнейшая апатия и совершенно пустая голова. Пустая и гулкая, как барабан.
– До этого у тебя случалось подобное?
– Не припомню… Кажется, нет…
– Отлично… – Калашников чувствовал, что на этот раз он близок к разгадке ночных событий в квартире Басаргиной.
– Что ты нашел в этом отличного? То, что у меня болела голова?
– Прости, Юля, – спохватился смущенный Калашников. – Это я своим мыслям…
– Привет честной компании. Кофейком балуемся?
В дверном проеме, небрежно опираясь на зонт-трость, стоял невысокий стройный мужчина в светлом летнем костюме. Его тщательно уложенные и набриолиненные волосы отсвечивали иссиня-черным цветом, по холеному лицу блуждала всепонимающая ухмылка, и только выражение глаз, больших и круглых, как почему-то показалось Калашникову, подкрашенных, не соответствовало ни добродушному тону слов, ни слащавому оскалу.
9
Главного инженера ликеро-водочного завода Юркова следователь разыскал в механических мастерских. Тот сидел в крохотной комнатушке мастера, уткнувшись в чистый лист бумаги. Пепельницу, латунный стаканчик, доверху наполняли окурки; табачный дым висел под потолком плотной пеленой и нехотя выползал в зарешеченное отверстие неработающего вентилятора.
– Вам кого? – не поднимая головы, вяло поинтересовался Юрков.
– Вас, Петр Петрович.
– Да? – удивился главный инженер, мельком взглянул на Калашникова и снова опустил голову. – Что вам нужно?
– Поговорить…
– В другой раз нельзя?
– Желательно сегодня.
– С кем имею честь? – наконец выпрямил спину Юрков и уже внимательней всмотрелся в лицо следователя.
– Прошу, – раскрыл удостоверение Калашников. Юрков кивнул и зашарил по карманам.
– Закурить не найдется? – спросил с надеждой.
– Увы…
– Жаль… Ладно, стерпится. Я весь внимание.
– Здесь удобно?
– Вполне. Можно при желании закрыть дверь на засов.
– Не стоит, – Калашников подвинул колченогий табурет поближе к столу, сел. – Я думаю, Петр Петрович, вам нет нужды объяснять мотивы, которые побудили меня искать встречи с вами.