Подозреваются все [Мы все под подозрением]
Шрифт:
— Да, — тихо сказала я, садясь обратно. — Боже мой, я надеюсь, что это все только моё воображение!..
— Да; разумеется, большое спасибо, — поспешно сказал капитан. — Вы ещё что-то хотите нам сказать?
Я была уже не в состоянии разговаривать, поэтому только покачала головой. Потом я догадалась, что они ждут, когда я уйду. И я ушла, проклиная идиотского дьявола последними словами.
Унылая атмосфера в бюро сохранялась до ухода Витека. Представители права покинули мастерскую ещё раньше, почти сразу же после моего к ним визита.
Кто первый вынул первую поллитровку, не имею понятия. Не знаю также, кто решил, что поминки должны пройти именно в этот день. Возможно, этому способствовало общее унылое настроение. Во всяком случае, в наш отдел неожиданно заглянул Стефан.
— Ну, чего ждёте? — буркнул он. — Там уже летят тосты. Пошли, за здоровье покойника!..
Угощение состояло из французской булки, килограмма сальтисона и огромного количества водки. Кофе в нашей мастерской было всегда. Несколько человек должны были уйти, но большинство осталось. После первого выпитого литра нам все ещё было грустно, и все трезво и рассудительно обсуждали ситуацию, мешая в одну кучу будущий упадок мастерской и подозрения, касающиеся Ядвиги. После второго литра мы стали приходить к выводу, что жить, собственно, можно везде, работать тоже, и нам не остаётся ничего другого, как только интенсивно наслаждаться жизнью, а после третьего — настроение изменилось уже радикально.
Кто-то включил радио, которое как раз передавало танцевальную музыку. Одновременно Влодек принялся играть на губной гармошке, сначала протяжно, а потом все более и более отрывисто. Водка лилась рекой, перемешиваясь с кофе, Лешек бросился танцевать с криком:
— Живём лишь раз! Братья и сестры, мы танцуем на вулкане!
В этот момент я должна была выйти из комнаты, потому что услышала телефонный звонок. Я была, пожалуй, самая трезвая из всех, так как не могла много пить по причине сердечного недомогания, о чем страшно сожалела. Но я без труда поддерживала царящую здесь атмосферу.
На другом конце провода оказался Витек, у которого была очаровательная привычка проверять, что делается в мастерской во внеслужебное время. С огромным трудом я убедила его, что здесь остались несколько человек, которые трудятся в поте лица. Когда я вернулась в комнату, поминки были уже в разгаре.
Лешек дикими скачками носился по комнате, ударяясь о столы и шкафы, это должно было означать, что он танцует чарльстон.
— Уберите это! — вопил он. — Заберите эту мебель! Для меня нет никаких преград! Я орёл!
Почему звуки чарльстона превратили его именно в орла, было совершенно неясно, тем более, что в его облике эта метаморфоза никак не проявлялась Моника и Веслав танцевали твист, причём Веслав умел его танцевать, а Моника — нет. Лешек внезапно изменил своё амплуа и заявил, что теперь он — умирающий лебедь, причём его странные выкрутасы тоже несколько изменяли характер. С очаровательными телодвижениями он выплыл в коридор и проплыл по нему аж до комнаты Иоанны, где замер, распластавшись на стуле, издавая время от времени какой-то жуткий скрежет, который должен был изображать лебединое пение.
Влодек сидел на шкафу с чертежами и, не обращая внимания на конкуренцию Польского радио, ужасно играл на губной гармошке оберек [польский народный танец]. Алиция, будучи сильно навеселе, требовала, чтобы он сыграл польку, потому что она должна её станцевать. Я присоединилась к ней, но Влодек запротестовал, между одним и другим звуком объясняя нам, что в губной гармошке нет какой-то тональности, необходимой ему для того, чтобы сыграть польку. Это объяснение нас не удовлетворило.
— Играй польку, а то я разобью тебе башку, — пригрозила я, беря в руки чашку с остатками кофе.
Влодек продолжал играть оберек, делая вид, что не слышит, поэтому я почувствовала себя вынужденной выполнить свою угрозу и выплеснула на него остатки кофе, добавив ещё воды из вазочки с цветами.
— Мегера! — оскорблённо сказал Влодек, слегка отряхнулся от кофейной гущи и продолжал играть оберек.
Алиция смотрела на все это с большим интересом.
— Раз она вылила, тогда и я! — заявила она решительно, взяла со стола большую вазу с цветами и выплеснула все её содержимое на Влодека. Музыкант обиделся, слез со шкафа и выбросил губную гармошку в окно.
Стефан стоял около другого шкафа с чертежами и, бормоча какие-то проклятия, выковыривал из сальтисона кусочки языка, с отвращением бросая за спину все остальное. Анка с Анджеем и Моника с Веславом упорно танцевали твист подо все, что звучало из радиоприёмника. Алиция решила отказаться от польки, вытащила Каспера в коридор, и они оба ринулись в направлении входной двери, рыча мазурку страшными голосами. Рышард, до сих пор меланхолично сидевший около стола, внезапно очнулся, как будто услышал звонок будильника, вытащил меня из комнаты, и мы последовали их примеру.
Мы влетели в комнату Иоанны в тот момент, когда первая пара уже поворачивала от двери. Одновременно умирающий лебедь, то есть Лешек, сорвался со стула, на котором испускал дух, и оказался в самом центре сумасшедшей мазурки. Совершенно ошеломлённый, он хотел попятиться, но получил удар со стороны Рышарда, упал на Алицию с Каспером, и вся компания повалилась на столик Иоанны. Маленький, лёгкий столик, стоящий на тонких изящных ножках и имеющий ящики только с одной стороны, не выдержал такого удара, затрещал, заскрежетал и рухнул.
Это произвело такой шум, что в комнату Иоанны немедленно сбежался весь развеселившийся персонал мастерской. Живописная группа издавая радостные стоны, поднималась с пола, на котором остался только Лешек и стол с разбитым стеклом и выломанной ногой. Было видно, что этот столик, несмотря на свой изящный и легкомысленный вид, был сработан прочно, потому что ничего больше не отвалилось, не открылся ни один замок, ящики остались на своих местах, и только откуда-то из середины вылетел на пол какой-то ключ.