Подполковник Ковалев
Шрифт:
Майор поднял голову:
— Иду!
Он взбежал наверх.
— Товарищ майор, — с напускной официальностью произнес Гербов, — вы действовали безупречно.
Садовский покраснел от удовольствия.
— Олег, — обратился Ковалев, — ты ко мне домой сможешь заглянуть после разбора?
— Не сердись, не могу… Обещаю специально приехать… Созвонимся тогда.
— Ну смотри, не пропадай на десятилетие.
— Теперь не пропаду, — сказал Садовский и, попрощавшись, ушел.
— Слушай, — повернулся Гербов к Ковалеву, — а этот лейтенант, из первого батальона, которого ты командиром роты назначил вместо вышедшего из строя…
— Санчилов…
— Ведь неплохо в ситуациях разбирался. Он что, из училища?
— Двухгодичник.
— Поди ж ты! Я наблюдал, как он сочетал действия на бронетранспортерах с действиями в пешем строю. И потом у реки принял рискованное, но единственно правильное решение… У него гибкое тактическое мышление.
— Даже? — показавшимся Гербову странным голосом произнес Ковалев, в нем прозвучали не то ирония, не то радость.
— Вполне грамотные решения человека с военной интуицией… На роту поставишь?
Ковалев посмотрел внимательно:
— Не будем ускорять события, дорогой полковник. Хороший командир взвода тоже фигура немаловажная.
Опасался торопливостью испортить то, что давалось так нелегко.
«В итоговом приказе Санчилова я, конечно, отмечу, — подумал Ковалев. — Градова же надо аттестовать на выдвижение».
Подъехали на машине высокий длиннолицый генерал Горяев, из штаба округа, и генерал Барышев. Они вышли из машины. Горяев подал Ковалеву руку порывисто и как-то вниз, почти к колену, при этом всем телом наклонился вперед. У него мягкого блеска, пытливые глаза.
— Ну, комдив, — обращаясь к Гербову, спросил Горяев доброжелательно, — ваше общее впечатление?
— Хорошее. — Гербов запнулся. — Хотя не обошлось и без накладок.
«Ну, о них ты мог бы сказать мне отдельно», — самолюбиво нахмурился Ковалев.
Барышев, как показалось Владимиру Петровичу, посмотрел на него с осуждением.
— Подробно поговорим на зимних квартирах, — кивнул Горяев.
Костры разложены на поляне, в лесу. Возле них сушатся, греются солдаты первой роты. Дроздов сидит на коряге, очень близко к огню. Пар идет от его валенок, в синих глазах на грязном, счастливом лице пляшут огненные отсветы. Рядом Азат Бесков подбрасывает ветки в костер, и они горят с веселым потрескиванием.
Дроздов набрал горсть снега, лизнул языком, словно умеряя еще не остывший внутренний жар. Благодать! Снег пахнет Таганрогом, зимним Азовским морем, может, оттуда залетел? Теперь, когда возвращусь в казарму, самый раз и письмо матери написать.
На поляне говор, смех.
Антон Хворыська рассказывает, как кто-то совершал марш-бросок от столовой до санчасти, а потом ловко «отливал пули».
— Между прочим, была еще такая история… Вел Расул грузовик. И машина остановилась. Зачхала. Подходит старшина. «Что случилось?»— спрашивает. «Мотор заглох, товарищ старшина». — «Садись, я подтолкну», — благородно предлагает старшина. «Но…» — «Садись, садись. Чего там…» Метров двести толкал. Заработал мотор. Старшина пот на лбу вытер, спрашивает: «Что ж это в машине такое тяжелое?» — «Да там… — отвел глаза Расул. — Двенадцать отпускников спят… На станцию их везу…».
— Иди, Грунчик, сюда, — миролюбиво зовет Дроздов Владлена, — садись. — Он подвинулся на коряге, растопил в кружке снег, протянул ее Груневу, чтобы тот попрел руки. — Ну, как самочувствие, истребитель танков?
У Грунева тоже измазанное лицо, левая рука перебинтована, шинель насквозь пропахла порохом.
— Нормально, — любимым словом сержанта Крамова ответил Грунев и улыбнулся.
Хотя Грунев и окреп — развернулись плечи, появилась сила в руках, — но лицо осталось «дитячьим», разве что кожа огрубела да глядел независимее.
Дроздов, сбив шапку на ухо, сказал Бескову:
— А я сначала струхнул, когда танк на меня попер… Потом увидел: наш лейтенант не растерялся — и совестно стало.
— А я думал, конец мне, чертов проруб, — блестя черными глазами, скороговоркой зачастил Бесков. — Груня, спасибо, за шиворот схватил, потянул… потянул…
Азат показал, как Грунев тащил его.
Владлен фыркнул:
— Уж больно ты глаза вытаращил.
— Вытаращишь, — тихонько засмеялся Бесков. Его маленькое лицо с усиками приобрело конфузливое выражение. — Я тебе теперь такой ремонт сапоги сделаю, до конца служба не сносишь!
Подошел сержант Крамов, спросил у Бескова грубовато:
— Ноги-то сухие?
Дроздов подумал: «Этот Аким ничего… Он от меня требует больше, чем от других, потому что я неподдающийся обормот. А недавно сказал: „Поручаю, значит — доверяю“. Вот ведь как дело повернул». Дроздов довольно сопнул.
— Сухи, сухи, — успокоил Бесков, — сразу сменил…
В одной из палаток были запасные валенки.
— Посредники ротой довольны. — Тонкие губы Крамова раздвинулись в скупой улыбке. — Полный ажур!
Если сержант говорит «довольны», значит, точно знает.
Дроздов непроизвольно подергал ухо, точь-в-точь, как это делал сержант, когда был в хорошем настроении.
— Старослужащие! — подражая голосом сержанту, сказал он раздельно: — Стать солдатом это — не значит съесть определенное количество каши… — Дроздов хитро поглядел на Крамова.
Сержант усмехнулся. Достав пачку сигарет, протянул ее:
— Курите…
И Грунев вытащил из сержантской пачки сигарету, неумело раскурил ее. Зажигалку так себе и не купил.