Подумаешь, попал – 2
Шрифт:
– Почему рядовой, ведь ты был младшим сержантом? – спросил я.
Федорчук с удивлением посмотрел на меня, и тут наконец-то, по его напряженному взгляду, я понял, что он узнал меня.
– Товарищ генерал-майор, вы!
– Я, Федорчук, я. Так, почему – рядовой?
– Да, тут разжаловали, – Федорчук посмотрел на старшего лейтенанта.
Я обернулся к тому.
– Почему был разжалован сержант Федорчук?
– Так, окруженец он, – пояснил тот. – А может даже дезертир, кто его знает. Приходят на сборный пункт, говорят мол, раненые были, поэтому,
Я снова посмотрел на Федорчука. Тот понял меня, задрал гимнастерку и показал на боку характерный шрам от осколка.
– Я в госпитале лежал, когда наши, Харьков сдали. – Хорошо, более-менее, ходить мог. Я и еще двое ходячих ушли, и вовремя, потом, говорят, немцы в госпитале всех раненых убили, – рассказывал Федорчук, а на глазах его появились слезы.
– Нас одна старушка приютила, выходила, сама не доедала, от этого и померла. Мы, как оправились, из города, выбрались, хотели фронт перейти, а он сам к нам вышел. Мы на сборный пункт, туда нас направили. Документов никаких, ведь в госпитале лежали. У меня только вот это, – Лешка показал мне, достав из кармана медаль «За отвагу».
– Почему не носишь? – спросил я.
– Так вот этот запретил, говорит, сперва докажи, что ты это ты и медаль твоя.
– Понятно, – я обратился к старшему лейтенанту.
– Алексея Федорчука я снимаю с наряда и забираю его с собой.
– Так он, товарищ генерал-майор, еще проверку не прошел, ждем подтверждения по запросу, что был такой боец Федорчук.
– Сержант Федорчук, – поправил я. Как вы поняли из разговора, я его знаю и подтверждаю его личность. Или вам меня одного не достаточно? Так вот, еще два офицера корпуса могут подтвердить это. Капитаны Телепин и Бровкин.
Старший лейтенант не знал, что сказать.
– И да, если по запросу придет ответ, что сержант Федорчук служит там-то и там-то, произвести проверку и, если это окажется не однофамилец, задержать. Подполковник Капралов, проконтролируйте! Помните, как агенты Абвера расправились с ранеными, чтобы по их документам произвести заброску своих диверсантов к нам в тыл?
– Так точно, товарищ генерал-майор, – подтвердил Капралов.
– Ну ладно, давай попробуем, чем кормят бригаду, и посмотрим на вашего механика-водителя.
Передо мной стоял щупленький, невысокого роста паренек, под левым глазам красовался свежий синяк, видимо досталось хлопцу, после того, как танк опрокинул. Кто-то врезал от всей души. Но я ошибался.
– Это, его повар приголубил, – сказал стоящий рядом Алексей.
– Так, и как же это получилось, что твой танк с платформы свалился? – спросил я провинившегося горе-водителя.
Солдатик какое-то время молчал, потом его, как прорвало:
– А я ротного предупреждал, что не смогу танк с вагонной площадки на платформу выгнать. А он мне давай, тебе учиться надо! Так и заставил за рычаги сесть.
Паренек понимал, что я его последняя инстанция и решил, в этот раз молчать не будет.
– Понятно, – я повернулся к Капралову. – Дело о вредительстве прекратить, ефрейтора Писарева направить в ремонтную роту корпуса. Пускай там знаний набирается, а как подучится – может опять на танк вернем.
– Слушаюсь, – сказал Капралов.
Старший лейтенант хотел, что-то возразить, но Капралов утянул его в сторону. Я подошел к полевой кухне, на небольшом облучке которой, спиной к нам, стоял повар в помятом и чем-то заляпанном колпаке. Большим черпаком он помешивал готовящееся варево. Его запах что-то мне напоминал. А вот что?
– Слушай, я что-то не слышу стук топора! А ну, быстро за работу, бездельник! А то опять без ужина оставлю! – сказал повар, не оборачиваясь к нам.
Он, очевидно, решил, что это подошел Алексей. Тот в это время пробовал привести себя в порядок у ручья, протекавшего рядом.
– Это ты мне? – спросил я, рассматривая рослого дядьку с грязно-серым колпаком на голове.
– Тебе, тебе, оборванец! Ну, чего стоишь, живо за работу! – сказав это, повар наконец-то обернулся, и чуть не сверзился со своего пьедестала, увидев, с кем он разговаривает.
– Так, что там на счет ужина? Дашь попробовать? – спросил я, принюхиваясь.
– Сейчас, сейчас, – повар спрыгнул с облучка, – для офицеров товарищ генерал, отдельно готовится, он махнул на малый котел кухни.
– Нет, ты мне дай, того, что для солдат, а для офицеров я и так у себя в штабе поем.
Я уже вспомнил, что по запаху мне напоминало варево для солдат. Корм для свиней! Отчетливо пахло отрубями. Потом, после снятия пробы, полчаса отплевывался. Каша готовилась, из перепрелой крупы, никаким жиром, ни маслом там даже не пахло, не то, что тушенкой. После такой еды солдат не то, что воевать стоять не сможет, а будет лежать, маяться животом, или удобрять близлежащие кусты.
Офицерам бригады опять достался разнос. Повар же стоял переминаясь, с расплывающимся синяком под глазом. Не удержался, приложился. Работник кулинарного искусства оправдывался тем, что готовил из того, что давали. Нет, с этой
бригадой точно что-то не так.
Федорчука я передал Телепину. Тот по-хозяйски осмотрел его и со вздохом сказал:
– Пошли, будем делать из тебя человека!
Повел его, первым делом, в баню. Вот так просто, без эмоций, ни тебе здравствуй, дорогой, где пропадал? А ведь они были однополчане, целых два года, до войны, и так встретить! Но оказалось, я зря гнал волну на Телепина. Часа через полтора, они появились.
– Смотри, кого я к тебе привел! – радостно говорил капитан, будто не я, а он нашел Федорчука. – Ты погляди! Орел!
Передо мной стоял действительно другой человек, вымытый, подстриженный, чисто выбритый, в новенькой форме, с лычками сержанта, с медалью на гимнастерке. В строевой части корпуса ему сделали новую солдатскую книжку, со всеми записями. Моим приказом произвели в звание сержанта, и я назначил его своим новым водителем вместо выбывшего по ранению Егора Панкова.
– Ну, а теперь можно и за встречу, – сказал Афанасий Петрович.