Подумаешь, попал – 2
Шрифт:
– Придешь вечером? – спрашиваю я.
Та со вздохом отвечает:
– Приду, куда же я денусь!
Я подымаюсь, в раздумье верчу в руках фуражку, в конце концов, просто оставляю её в руке и иду вслед за Людочкой. Надо проведать еще одного пострадавшего. Егор Панков, мой водитель, ранен. Он лежит с перевязанной головой и рукой, и о чем-то разговаривает с братом Павлом. Увидев меня, Павел вскочил, попробовал приподняться и Егор, но я его остановил:
– Лежи! – сказал я и протянул ему коробочку с медалью «За боевые заслуги». – Вот, носи! Заслужил! И скорей выздоравливай!
Сам
Нагоняй я все-таки получил, от Горбатова. Командарм, поначалу был в приподнятом настроении, но, увидев меня, разошелся:
– Какого черта ты так близко подъехал на командирской машине к позициям? Вот немецкие наблюдатели тебя и засекли!
Я лишь соглашаясь, кивал головой. Действительно, дурак!
Успокоившись, командарм произнес:
– А теперь о хорошем. Хорошим было то, что двоим моим орлам присвоено звание Героя. Это командиру кавбригады Гаврилину и капитану Бровкину. Остальные на рассмотрении.
– Молодцы! – согласился я.
– Ну а нам – тебе и мне, ордена Кутузова. Да, еще твоему заместителю Вяземцеву за бой, что он тогда на КВ-2 учудил, орден Красного Знамени. Этот случай в штабе фронта все вспоминают. Один только генерал, услышав его фамилию, начал возмущаться, но Конев, только что прилетевший из Москвы, осадил его, сказав, что Сталину этот случай очень понравился. Тот даже сказал: «Оказывается, и штабные работники умеют воевать!»
Я понял, о каком генерале говорит Горбатов, и лишь улыбнулся.
– Это надо отметить, – сказал я по привычке.
Горбатов лишь отмахнулся, не пьющий человек.
– И вы, – он строго посмотрел на меня, – слишком не увлекайтесь! Знаю я вас! По-хорошему, запретить бы это дело, но не могу. Сам, если и выпью, то тогда, когда разобьем этих гадов!
Сказав это, командарм вышел.
Я же пошел в штаб, поделиться новостями. Ну а наутро пришел приказ о наступлении. На нашем участке появились гвардейские минометы «Катюши». Кроме того, подошла свежая танковая бригада, которая должна влиться в мой корпус.
– Подполковник Ведерников, – представился мне комбриг.
– Ну что ж, пойдем, поглядим, на твоих орлов, – сказал я.
Мы вместе прошли вдоль выстроившихся возле своих машин экипажей. Нет, это были еще не орлы, а орлята. Все молодые, недавно после училищ и курсов, в общем, еще не бывавшие в бою ребята.
– Вы докладывали, что в бригаде 54 танка, а я насчитал 53, – строго спросил я.
Комбриг замялся, но все же ответил, на станции, при разгрузке, ЧП вышло. Танк, съезжая с платформы, свалился, погнул ствол. Сейчас машина в ремонте.
– И вы так спокойно об этом говорите! Почему не доложили сразу?
Полковник молчал. Я видел, как играют его желваки, он едва сдерживал себя, чтобы не сорваться. Ну да, какой-то мальчишка, который умудрился стать генералом, командиром корпуса, отчитывает его перед всеми. Сердился я не за то, что произошло – всякое бывает, а потому, что происшедшее попытались скрыть. Перед боями потеря одной
единицы техники это существенно. Конечно в корпусе, хорошие специалисты по ремонту, майор Ермолов чего стоит. И замена ствола для его роты технарей не проблема,
– Чего еще я не знаю о вашей бригаде? – спросил я.
– Я собирался доложить, что в бригаде был неполный батальон мотострелков, всего треть. Сейчас он пополнился за счет роты, набранной из местного населения. Говорят в основном бывшие партизаны и окруженцы. Народ ненадежный, дисциплины никакой, – ответил чуть с заминкой полковник, глядя на мою реакцию. – Но ничего, Суховцев опытный командир, да и особист грамотный. У нас, порядок наведут! – закончил он.
–Хорошо.
Полковник Ведерников мне не понравился, как и я ему. Антипатия взаимная. Пятой точкой я чувствовал, будут у меня проблемы, с этим полковником. Обернувшись, я увидел подполковника Капралова, который в сторонке обсуждал что-то с одним из офицеров бригады – старшим лейтенантом. Того я не знал, но сразу было видно, из той же братии, что и подполковник.
Я не ошибся. Увидев меня, Капралов направился ко мне, для доклада. Старший лейтенант, пошел следом.
– Вот, – Капралов, указал на старшего лейтенанта. – Хочет отдать под суд механика водителя, повредившего танк.
– Ну, и в чем дело? – спросил я.
– Да так, я против этого.
Ответ Капралова удивил меня. Всегда въедливый, порой жестокий, он не казался человечным, и тут…
– Парнишке всего восемнадцать лет, на курсах всего несколько часов наезда, а его съезжать с платформы заставляют. Тут и опытному водителю постараться надо, чтобы дров не наломать, – заключил особист.
– И все же он виновен, в происшедшем, – вклинился в разговор старший лейтенант.
Я нахмурился, это дело нравилось мне все меньше и меньше.
– Ладно, давайте посмотрю на вашего вредителя, – сказал я. – Где он? Под арестом?
– Сейчас в наряде по кухне, – сообщил старший лейтенант.
– Ну, пошли, посмотрим на него, заодно и глянем, чем людей кормят.
На счет кормежки я вспомнил не зря, по себе знаю плохо
накормленный солдат хуже служит.
Мы подходили к кухне, когда я увидел человека, рубившего дрова. Хоть и со спины, но фигура с топором, показалась мне смутно знакомой. Я остановился и стал наблюдать за заготовщиком дров. В грязной, старой поношенной форме со следами пота на спине он больше походил на пленного, побывавшего в фашистском концлагере, чем на солдата. Вот он вновь замахнулся топором, чтобы разрубить полено, но остановился, почувствовав, чей-то пристальный взгляд. Солдат обернулся, и тут я его узнал. Лешка Федорчук! Сейчас он мало походил на того редко серьезного, постоянно улыбающегося балагура, каким я его знал. Теперь это был худой, изможденный от недоедания и усталости человек.
Я еле сдержался, чтобы не броситься к нему, а махнул рукой.
– Солдат, ко мне!
Лешка огляделся, понял, что обращаются к нему. Вогнал топор в полено, и лишь тогда, не спеша надев пилотку, направился к нам.
Меня он не узнал – это я понял сразу. Да и как узнать? Смотрел он больше на мои погоны, а так, ну мужик с усами, с повязкой на голове. Кропоткин раньше усы не носил, это мой стиль, с той жизни.
– Товарищ генерал-майор, рядовой Федорчук по вашему приказанию прибыл!