Подвиг продолжается
Шрифт:
— Проживем как-нибудь... Как и другие...
Как и другие. Федька знает, как живут другие, у кого отцы на фронте. У Стаськи мать на базаре продает разные вещи, чтобы прокормиться, в доме у них с каждым днем пустеет, скоро одни стены останутся. А у Толяя Зубаня? У них и продавать-то нечего, поэтому Толяй из тростника плетет дома корзины вместе с матерью и в школу в этом году не будет ходить, потому что не до школы.
4
Мысли текут и текут в Федькиной голове нескончаемым потоком. Наверное, потому, что тишина в лесу и ничто не мешает размышлять. Вернувшись к узловатому вязу, Федька становится на свой пост. Сквозь
Так решает Федька, окончательно продумав свое поведение, на случай если появится диверсант.
Со стороны Волги дунул порывом ветер. Сорвал с деревьев слабо держащиеся листья, закрутил их в воздухе и бросил наземь, взъерошил с шумом ту листву, что на земле, но не осилил поднять ее вверх и, словно отступившись, тут же замер, притаился, невидимый, за деревьями.
Скоро уже и темнеть начнет, приближение ночи ощущается и в потухающих серых красках, и в тишине, которая становится какой-то не похожей на дневную тишину.
«Скорей бы дядя Петя приходил, — думает Федька, — вроде бы уже и время. — Потом задает себе вопрос: — А что если не придет? Ведь уйти с поста нельзя, пока не сменят... Да... Ночью стоять в лесу не очень-то приятно, хоть и с винтовкой».
Небо уже совсем посерело, на востоке даже зажглась и мерцает одна звездочка. Федька оглядывает небо, не найдет ли еще загоревшиеся звезды. И вот на самом деле он видит одну, другую звездочки над Волгой, над правым ее берегом. Но, удивительное дело, звездочки вспыхивают и гаснут. Что это?..
И тут только до слуха Федьки доносится прерывистое гудение вражеского самолета. Самолета не видно, он где-то высоко. А звездочки — это разрывы снарядов зенитных батарей. Отсюда их татаканья почти не слышно. Небо перечеркнули крест-накрест два луча прожекторов. Это от Песчанки. Но лучи бледные: ведь еще не так темно. Вскоре лучи поймали вражеский самолет. Федька увидел маленькую, серебристую птичку, медленно движущуюся в сторону Заволжья. Зачастили-заторопились зенитки батарей, расположенных вокруг Песчанки. Несколько огненных пунктирных линий прочертили небо вдоль лучей прожекторов. Это «серебряная птичка» ответила зенитчикам, огрызнулась трассирующими пулями.
И вдруг татаканье зениток участилось, включились новые, что-то упало недалеко от места, где стоял Федька, треснула ветка, сломанная, наверное, осколком снаряда. Федька не успел ничего сообразить, как близко над собой услышал рев самолета, выскользнувшего откуда-то из-за Волги. И еще раз рев оглушил Федьку, и еще. Сколько их?.. Откуда они взялись?.. Может, это и все? Улетели фашисты? Но почему тогда так яростно продолжают вести огонь зенитчики? Они, наверное, лучше видят и понимают, что затеяли налетчики...
Федька, сжимая в руках винтовку, ставшую теперь такой бесполезной, ненужной, смотрел в небо за воложкой. А стрельба зенитных батарей все сгущалась, перемешивая одни очереди с множеством других, и уже какой-то сплошной грохот висел в воздухе, и Федьке казалось, что еще минута — он лавиной обрушится на него, обвалится, как эта вечерняя темень...
Почему не идет Черненко? Забыли о Федьке. Уже часа полтора назад должны бы его сменить. Но самому уйти с поста нельзя. Особенно теперь, когда заварилась эта каша.
А что если сейчас не до него, Федьки, потому что фашисты высаживают воздушный десант?.. Может, в Песчанке, на Козьем проспекте и по Христиному переулку, упершись прикладами автоматов в пузо, бегают и строчат по окнам домов враги...
Легкая испарина покрыла мелкими капельками Федькин лоб, он смахнул ее рукавом ватника и решил: стоять, пока не придет Черненко.
Грохот зенитных орудий не стихал. Видно, немало их вокруг Песчанки. Охранять в Песчанке нечего: ни заводов нет в слободке, ни других важных объектов, а поди ж ты!.. Значит, важный стратегический пункт...
Мысли Федькины были прерваны воем пикирующего «хейнкеля». Федька видел, как он вынырнул из облаков, упал на одно крыло и, сломив угол полета, быстро ринулся на нефтебазу. Черные капельки одна за другой оторвались от его фюзеляжа, самолет взмыл вверх, и тут же Федька почувствовал, как заворочалась под ним земля, грохот взрывов оглушил и, помимо воли, инстинктом самосохранения заставил Федьку упасть на землю, в желтую осеннюю листву займища. Но Федька тут же вскочил и увидел: вслед за первым пикирует на белые баки второй «хейнкель». И от него также посыпались черные капельки, несущие смерть и разрушение. Грохот снова потряс все вокруг. И вдруг яркое, огромное пламя плеснуло в вечернее, почти ночное небо: вспыхнул огромный резервуар с горючим. Федька, кажется, даже ощутил лицом тепло от огня. Рядом с первым великаном костром вспыхнул второй бак, потом третий. А немецкие бомбардировщики, словно злобные осы, все заходили и пикировали, и взрывы уже, наверное, окончательно оглушили Песчанку, хотя она и в добрых пяти километрах от нефтебазы, а зенитки, казалось, охрипли от непрестанной стрельбы.
Нет, так ни одного самолета они и не сбили! Федька почувствовал, как онемели его пальцы, до боли в суставах сжимавшие винтовку. Ах, если бы эти гады летучие пролетели над Федькой! Хоть бы один!.. Федька приготовился, подняв ствол винтовки в небо, туда, откуда могли появиться фашистские самолеты. И вот черный грохот, нарастая, приближается к займищу, что-то проносится с ревом над Федькой...
Федька не помнит того мига, когда он нажал на спусковой крючок, не слышит он и выстрела, только чувствует толчок приклада в плечо. Федька быстро поворачивается вслед за ревом пронесшегося самолета, он хочет еще и еще стрелять в эту крылатую гадину, но останавливается: чего зря-то? «Хейнкель» уже где-то за Волгой, высоко в небе, и даже облачка взрывов зенитных снарядов, запоздало рвущихся у него в хвосте, не в состоянии ничего сделать.
Что же теперь происходит на нефтебазе? Федька смотрит, как плещут в ночи огромными багровыми полотнищами языки пламени над изувеченными баками нефтебазы. И даже две-три, человеческие фигурки невдалеке от пожарища видны Федьке, настолько ярко освещена ночь. Огненные блики плещутся и по займищу, где стоит он, Федька, озаряют лес, голые сучья деревьев.
Зенитки замолчали, и теперь в этой наступившей тишине кажется странным, диким, непонятным огонь пожара. На синеватом черном небе, усеянном, как и вчера, и позавчера, зернышками золотых звезд, пламя это видится Федьке большой огненной рекой.