Подвиг живет вечно (сборник)
Шрифт:
Один боец покидает боевую шеренгу — другой заменяет его. Кристина Янева, как известно, стала педагогом, работала увлеченно, обратив на себя внимание университетской профессуры, и, кто знает, возможно, писали бы о ней сейчас как о большом ученом, но грянула вторая мировая война, фашисты вторглись в Россию, оккупировали всю Западную Европу, и Кристина оставила любимую профессию, стала разведчицей, выбрала невидимый фронт, смертельно опасную борьбу. Ей сказали: «Мы рады вашему решению, возлагаем на вас большие надежды». Позднее советский офицер, оставшийся в архивных документах под литерой X, сделал запись: «Меня поразили исключительная скромность и самоотверженность, с которыми Танка
Видите, в служебном отчете упоминается Танка. Под этим именем она и останется навсегда. Логичен читательский вопрос: «Что это за имя?» Ничего, объяснили мне, загадочного. В болгарском произношении Кристина — Крыстина, тетя так и звала ее с детства: Крыстина, Крыстанка, потом по-матерински ласково Танка.
Вот Янева, когда речь зашла о псевдониме, и взяла себе это имя, кличку — назовите как угодно. Взяла как пароль, талисман. Спустя некоторое время у нее появился и второй псевдоним — Фрида. Она и к нему привыкла, считая: раз нужно, значит, нужно.
Итак, Янева сделала очень важный, важнейший в своей жизни выбор — согласилась работать непосредственно в фашистском логове. Но как туда перебраться, под какой личиной жить? Ведь нацистская служба безопасности не дремлет. С представителем Центра были обсуждены разные варианты. Наиболее приемлемым сочли поездку в Германию для стажировки в Берлинском университете. Учеба молодых болгарских специалистов в Германии в те годы поощрялась; приобретенные там знания и практические навыки ценились софийскими властями.
Все складывалось удачно. Посол обещал полнейшее содействие, не поскупился даже на именное рекомендательное письмо…
Но время до отъезда еще есть, и мы вернемся снова в мемориал «Гарнизонное стрельбище» — одну из святынь революционной борьбы болгарского народа против фашизма. Взгляд ранит траурный цвет фамилий: Петр Богданов… Никола Вапцаров… Боже мой, они были расстреляны здесь, вслед за Владимиром Заимовым, вот и день: 23.VII 1942 г. Кристина, свидетельствуют близкие, ходила тогда словно убитая, словно это ее расстреляли вместе с ними, известными общественными деятелями Софии. Вскоре она вновь встретилась с советским разведчиком. Что сказала? О чем просила? «Только об одном, — вспоминал он уже после войны, — отправьте быстрее на задание!»
Берлин, город, в котором Кристина должна будет установить знакомства в военных кругах, чтобы добывать информацию, интересующую Центр, встретил девушку напыщенно, надменно. Да и не могло быть иначе. Ведь не было еще разгрома под Сталинградом, не было Курской дуги, отрезвивших немцев в национальном масштабе. Жители столицы фашистского рейха собирались толпами у репродукторов, орали «Зиг хайль!», опьяненные победными реляциями с фронтов. Едва ли не все здесь были уверены: тотальная победа близка, еще удар, еще натиск, и Россия развалится! И не будет больше препон к мировому господству фюрера!
Правда, картину повального восторга портили руины, пожарища — их становилось все больше, больше, и даже в центре города. Первая же бомбежка, испытанная Кристиной, длилась с ночи до рассвета, обвальный грохот, низвергавшийся с небес, вывертывал все внутренности, одинокая лампочка под сводчатым потолком убежища буквально плясала при взрывах, дым с копотью плавал волнами, сделав лица знакомых по дому, обычно чопорные, самодовольные, похожими на маски, искаженные страхом. Хозяйка доходного дома, в котором квартировала Янева, уж на что фанатичка, молившаяся на Гитлера, и та обмякла, увидев в чадящем пламени свою Принц-Альбрехтштрассе. «Майн гот… майн гот…» — подавленно причитала она, опираясь на руку своей постоялицы.
К несчастью,
Вот одна явка. На подоконнике сиротливо приютилась самодельная кукла. Это сигнал провала явки, кукла как бы кричит: «Сюда нельзя, нельзя, нельзя!» Провалена и вторая — правая штора на среднем окне резко отброшена.
Какое же огромное спасибо хотелось сказать им, безвестным для нее, что не забыли о ней, безгласно предупредили, обезопасили. Наконец-то удача! Третья явка действовала, до нее еще не добрались абверовские ищейки. Предстоящая встреча радовала несказанно, значит, арестованные не выдали. Им, оставшимся на воле, надо усиливать работу и за себя, и за них, выбывших из строя. В Центр ушло донесение Фриды:
«У меня все благополучно, квартирую в доме, указанном вами. Первая информация отправлена по известному вам каналу связи, чувствую за собой проверку, но спокойна. Сердцем с вами».
В Центре отдавали себе отчет: без проверки Кристине не обойтись, механизм слежки в рейхе отлажен до абсолюта. Осведомители гестапо в каждом доме. Что там в доме — в каждом подъезде. За людьми в Берлине наблюдают в любом кафе, на любой железнодорожной станции, в поезде, театре, кино. Даже у репродуктора, когда передают сообщения с фронта: от души ли, всматриваются гестаповцы, аплодируешь, что у тебя на лице написано. Задай вопрос, показавшийся подозрительным, окажись по оплошности в квартале, где особый контроль, блесни чрезмерными чаевыми — последует непременно телефонный звонок в гестапо или ортсгруппенлейтеру, руководителю местной организации НСДАП. Но Янева, Танка, Фрида, были убеждены в Центре, промашки ни в чем не допустит, по оценке людей, готовивших ее к заданию, она с чрезвычайной въедливостью входила в «мелочи быта», поведения, нравов.
Из Центра — Фриде:
«Желаем успехов в работе. Проявляйте максимальную осторожность…»
Простое на вид послание, и слова простые, а за ними сердечное, проникновенное: «Мы — рядом, мы — вместе». Плохо, конечно, что у Танки нет радиопередатчика. Но надо исходить из обстановки. Сейчас, когда гестапо свирепствует и целая свора шпиков настороже, если бы он и был, разве разумно им воспользоваться? И тут более чем к месту поправить некоторых друзей Кристины, утверждающих в своих воспоминаниях, что все время, до провала, она, мол, не расставалась в Берлине с рацией, сама отстукивала собственные донесения в Москву. Нет, объяснили мне авторитетно ветераны Центра, Янева ни разу сама не выходила в эфир, вся добытая ею развединформация передавалась через неуловимых связных. Они же, ветераны, добавляли, не скрывая восхищения:
— Работа связных — это тоже подвиг. На невидимом, или, как часто пишут, тайном, фронте — это тоже передний край…
Жаль, бесконечно жаль, что мы пока не сумели еще воздать должное их несравненной доблести и конспирации! Вот, к примеру, перед нами листок бумаги с безобидным текстом, но в нем, когда расшифровали, оказались сведения, равные по значению иной битве, и прошли они, судя по всему, через три страны, через три границы. Попадись с такой ношей — пуля обеспечена! В другой раз Танке удалось передать со связным буквально чудом добытую ею копию секретного документа, подписанного накануне и еще не дошедшего до адресатов, коим предназначался. Танка надеялась твердо: поможет связной. Не задержится в пути ни секунды, несмотря на риск, напряженность, победит, как обычно, наивысшая во всем отмобилизованность.