Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)
Шрифт:
Баккара хотела принять своего дерзкого соблазнителя в той самой хорошенькой гостиной, где шесть лет тому назад барон д’О. выставил так много роскошных вещей. Она развалилась на кушетке, придвинутой к камину, и облокотилась на стол в позе женщины, ожидающей лицо, вмещающее в себе, в ее глазах, весь мир.
Вскоре колокольчик известил ее о прибытии посетителя.
Было одиннадцать часов: Шерубен был точен… вполне точен.
Прошло около двух минут, наконец, вошла горничная
– Просите, – ответила Баккара, не поднимая головы и не поворачиваясь.
Шерубен вошел. Он на минуту остановился на пороге, взглянул вокруг себя и с досадой увидел, что будущая жертва, вместо того чтобы ждать его в будуаре, приняла его в своей гостиной.
Он сразу понял, что Баккара была женщина далеко недюжинная.
Когда дверь отворилась, Баккара немного приподняла голову и, увидев его на пороге, улыбнулась и указала ему рукой на стул.
Горничная вышла, и Баккара осталась вдвоем с гостем.
Надо сказать, что Шерубен, идя к Баккара, дорогой сочинил хорошенькую речь, которую и приготовился сказать ей. Он уже заранее сообразил свое положение и, предвидя, что его примут холодно и презрительно, приготовил уже «несколько эффектных фраз и несколько таких взглядов, против которых, по его мнению, нельзя было устоять. К несчастью для него, он во всем ошибался.
Программа, составленная им, положительно не годилась, так как Баккара не выказывала ни холодности, ни гнева, ни презрения.
Она подала ему руку и просто сказала:
– Садитесь подле меня, ужасный ребенок.
Этот эпитет был сказан шутливым тоном и без всякой досады, что окончательно сбило с толку Шерубена,
– Действительно, – сказал он, – заслуживаю вполне название ужасного ребенка, потому что…
– Позвольте!.. – перебила она. – Прежде чем говорить о делах, я перебью вас…
– Слушаю.
– Хотите чаю? – спросила она, смеясь.
– Благодарю!
– Ну так мы теперь потолкуем.
Шерубен поклонился и начал было обдумывать новую речь.
– Знаете ли вы, каких, например, трудов стоило мне вразумить графа Артова?
– По какому поводу?
– Да по поводу вашего пари, – ответила она просто. Шерубен посмотрел на нее.
– Я не понимаю вас, – сказал он.
– Ну, так я объяснюсь проще… Слушайте меня… Вообразите себе, что граф принял это пари серьезно.
Она сделала ударение на последнем слове.
Шерубен привскочил на своем месте.
– Да, я тоже считаю это пари серьезным? – вскрикнул он.
Баккара начала опять улыбаться.
– Ну, если я вам укажу на одно небольшое препятствие, – сказала она, – то вы, верно, согласитесь со мной… я была хороша, а может быть, и теперь еще не дурна; я всегда славилась своею бесчувственностью – вот романическая сторона этого пари… Вы уже теперь рискуете своею жизнью, чтобы соблазнить женщину, у которой нет сердца.
Шерубен поклонился.
– Теперь мы взглянем на обратную сторону медали… Если действительно я такая, то вы только потеряете время и проиграете пари… дело довольно важное, так как вас тогда убьет граф.
– И будет вполне прав.
– Хорошо!.. но… если вы выиграете? (И при этом Баккара посмотрела на молодого человека так насмешливо, что он невольно покраснел.)
– Если вы его выиграете, – продолжала она между тем, – то вы составите себе состояние… ну, позвольте, возможно ли предположить, чтобы человек ценил свою любовь в двадцать пять тысяч франков годового дохода?
Эти слова поразили как громом Шерубена.
Баккара говорила ему, не стесняясь, что он держал постыдное пари – невозможное для порядочного человека…
Шерубен покраснел, как школьник, пойманный в какой-нибудь шалости.
На губах Баккара мелькнула едва заметная насмешливая улыбка, и эта-то улыбка окончательно смутила Шерубена.
– Послушайте, – продолжала она, – вы вели себя в отношении меня как неопытный школяр. Вам сказали, что у меня нету сердца, – может быть, это и правда.
– Я этого теперь не думаю, – пробормотал он.
– Это все может быть; но прежде чем было держать это постыдное пари, вам не мешало бы навести сперва некоторые справки.
И молодая женщина, на которую чарующий взгляд Шерубена не производил ни малейшего действия, смотрела на него и продолжала смеяться.
– Я поняла бы, – продолжала она, – держать пари, не рассчитывая на денежный выигрыш. То есть если бы вы сказали «я хочу быть любим этой женщиной, которая никого не любит» вместо того, чтобы заявить то громко в клубе… тогда, может быть, и была бы еще для вас какая-нибудь надежда тронуть меня, но…
Она улыбнулась и не докончила своих слов.
– Так вы считаете, – проговорил Шерубен, несколько оправившись от смущения, – мое пари проигранным?
– Мне кажется… если разве только…
– А, условие? Посмотрим, в чем оно заключается!
– Ну, – сказала она, – заключим условие… и не будем более говорить, и продолжайте, если хотите, бывать у меня…
– Я не понимаю вас, – сказал Шерубен.
– А между тем это так понятно.
– Как?
– Милейший мой, – сказала Баккара, – позвольте мне предположить, что во мне вас больше всего пленяет обещание графа дать вам пятьсот тысяч франков…