Подводная лодка
Шрифт:
И снова Симона. Я увидел ее улыбающейся, жестикулирующей, скидывающей бретельки со своих плеч. Мигание век — и ее образ исчез.
Я решил глянуть на центральный пост. Болезненно пригнувшись, пробрался через переборку. Теперь я мог видеть образ Симоны, спроецированный на трубы, рычаги и приборы. Я видел переплетение кабелей, маховиков и отсечных клапанов, и, наложенный на них, образ Симоны: груди, бедра, пушок на лобке, влажные полураскрытые губы. Она перекатилась на свой животик, дотянулась до колен и сделала «лебедя». Полосатая тень от ставен скользила по ее телу, когда она покачивалась взад и вперед. Я закрыл глаза, и она оказалась надо мной. Ее полные груди отвисали, большие коричневатые ареолы были будто нарисованы вокруг ее розовых сосков.
Симона среди серо-зеленой травы в дюнах, ее живот и грудь покрыты мокрым песком; Симона с откинутой головой и изогнутой шеей; Симона — подрагивающее тело без лица.
И другое наложение картинки, на этот раз крупным планом: фигура с трубкой во рту. Я вздрогнул. Это был второй помощник, уставившийся на меня, как будто он собирался сделать заявление. Он неуклюже вытащил свой загубник. Слюна капала с него. «Всем на борту: применение огнестрельного оружия запрещено до особого распоряжения,» — сказал он гнусавым голосом и подмигнул. «Опасность взрыва…» Ну конечно же, газ из аккумуляторов.
Он вернул на место свою соску и снова подмигнул, прежде чем отправиться на свою койку. Я не смог найти остроумный ответ, посему сделал очень глубокий выдох через свой регенеративный патрон и вместо этого погремел на него клапаном. Его просто ничего не берет, нашего Младенца. Британцы пока еще не прикончили его — ни его, ни всех нас остальных. Наши глаза все еще увлажнялись, когда мы мигали, наши суставы автоматически получали нужную смазку, нервные импульсы пробегали у нас в мозгу. Система обмена веществ была просто чудом. Двигатели и моторы остановились, но наши тела продолжали трудиться, как будто бы ничего не произошло. Они продолжали функционировать как обычно, не требуя от нас даже думать о них. Я мысленно представил себе одно из тех многоцветных изображений человеческого тела в виде электростанции — команды маленьких человечков, опрыскивающих желудок кислотой, добавляющих ферменты, перерабатывающих отходы…
Чудо жизни, непрекращающийся источник изумления. Взять, к примеру, морских улиток в их блестящих раковинах: как может такая раковина, твердая как фарфор, расти? Каким образом мягкие и нежные на ощупь грибы умудряются прорастать сквозь асфальт? Как пиявки могут сосать густую кровь через человеческий кожный покров?
Я пробрался как пьяный вдоль рундуков. Мои руки нащупали занавеску Командира, потом какую-то фанерную перегородку. Теперь я мог добраться до кают-компании без акробатики. Плиты настила вернули на место. В аккумуляторе No.1 возможно осталось сколько-то энергии — достаточно как раз для короткого пробега на главных электромоторах.
В кают-компании горел свет. Если мы оставим гореть лишь эту единственную лампочку, то она должна светить целую вечность и еще один день. 40-ваттная лампочка определенно съест за неделю меньше энергии, чем один-единственный оборот наших винтов. Вечный свет, на глубине в 280 метров…
Кто-то сделал приборку — по крайней мере частично. Картинки — хотя и без стекол — были возвращены на переборку, и книги расставлены на своей полке в каком-то подобии порядка. Старший помощник по всей видимости улегся спать, судя по его задернутой занавеске. Второй помощник уже устроился в дальнем конце койки Стармеха с закрытыми глазами. Ему бы лучше было растянуться на своей койке, а не сидеть здесь как мешок с картошкой, но он устроился с такой законченностью, которая будто говорила — он ни за что больше не пошевелится.
От изумления я чуть было не стал скрести голову. Кают-компания никогда еще не выглядела столь мирно. Никакого сквозного передвижения, никаких смен вахт. Картинки и книги, уютный свет лампочки, аккуратно отшлифованное дерево, кушетки из черной кожи. Никаких труб или белой корабельной краски, и даже не видно ни одного квадратного сантиметра нашего изуродованного корпуса. Добавьте шелковый абажур над лампочкой, вазу с искусственными цветами и отделанную бахромой скатерть, и наша гостиная будет иметь завершенный вид.
Положим, картинку слегка портил второй помощник — или, скорее, его дыхательная трубка. Парадная гостиная и причудливая одежда плохо сочетались.
Я заставил себя подумать о том, что снаружи была самая черная и глубочайшая темнота, какую только можно вообразить — невообразимые силы природы, от которых наш тонкий и потрепанный корпус был единственной защитой. Природа не снабдила нас способностью жить на такой глубине. У нас нет ни жабр, ни плавников, ни плавательных пузырей для балансирования в воде…
Голова второго помощника опустилась на грудь. Ему удалось отключиться от окружающей обстановки. Ничего не мешало сну нашего Младенчика. Что могло дать ему возможность заснуть в таких обстоятельствах? Покорность судьбе, как у большинства команды, или его личным наркотиком было сыгранное Командиром шоу под названием «Уверенность»? Слепая вера в опыт Стармеха и в эффективность его аварийной команды? Или это просто дисциплина — было объявлено спать, следовательно, надо спать?
Время от времени он мычал или задыхался своей слюной. Он не просыпался, а продолжал шумно всасывать воздух, как поросенок у сосков свиноматки. Казалось, он покинул себя и погрузился в блаженные воспоминания детства, убежал от настоящего и вернулся к материнской груди. Я не мог ему не позавидовать, глядя, как он посасывает, сопит и мирно дремлет.
Измотанный почти до предела, я задремывал на несколько минут и снова просыпался. Должно быть, уже седьмой час утра.
Обрывки поэм и мнемонических стихов проскальзывали через слои моего сознания. Затем появились мыльные пузыри, расписанные мерцающими визуальными воспоминаниями. Я попытался поймать какие-то из них, сфокусироваться на отдельном образе, поймать связную мысль. Мы слишком доверились механизмам. Мы перенапрягли их. Теперь мы вынуждены умилостивлять их и снова добиваться их милости. Враждебные машины могут убивать. Просто немыслимо, что может сделать машина, если она сделает свой выбор. Мне было достаточно лишь вспомнить свой древний Фиат на переезде со шлагбаумом в Вероне. «Miracolo!» [53] — закричал водитель грузовика, который подбежал помочь мне, потому что двигатель моей машины продолжал работать на больших оборотах, хотя я выключил его и вытащил ключ зажигания. Они вырвали провод от аккумулятора, затем на всякий случай другой, но маленький двигатель легковушки продолжал бешено вращаться, несмотря ни на что. Краника для перекрытия бензина не было — его ставили только на самые первые модели. Калильное зажигание, узнал я позже. Слишком медленно ездил под горячим солнцем.
53
Это чудо (ит.)
Лучше быть подвижным, чем рассматривать свой пупок — лучше впитывать все происходящее, регистрировать каждую деталь, пристально рассматривать каждый интересный объект. Хотя для этого вовсе не требуется двигаться. Например, я могу сосредоточиться на блестящем загубнике второго помощника. Или на мочке его левого уха — обрисованной должным образом и более выразительной, чем у Номера Первого. Я тщательно изучал его, рассек его голову на составные части, пристально рассмотрел его ресницы, брови, губы.