Подземелье призраков Аккермана
Шрифт:
— Хорошую водку пьешь! — он посмотрел рюмку на свет.
— Из старых запасов. Такую подавали когда-то к столу государя императора, — ответил Цыган, — давно держал.
— Зачем же открыл? — удивился Японец.
— Нет больше смысла хранить, — Цыган покачал головой, — нет прошлого. Когда еще выпьешь с хорошим человеком?
— Красивый у тебя сад! — Японец посмотрел по сторонам.
— Землю люблю, — улыбнулся Цыган, — так и тянет к земле. Возился бы на ней, сложись жизнь иначе. Теперь уже поздно...
— Да шо за здрасьте! — удивился Японец. — Щас вот
— Вот за то и хочу поговорить, — Цыган сразу стал серьезным, — предупредить тебя хочу. За дело твое пару слов сказать надо.
— Ну, говори, — нахмурился Японец, — много кто говорит. Уже за все уши повяли. Много говорят, да мало делают. И ты говори — за долгие годы заслушаю.
— Нет, ты не знаешь о чем, — Цыган покачал головой, — люди до тебя идут — это правда. Но люди, они всегда... слабы головой. А вот ты, сдается мне, не на ту дорожку сворачиваешь. По дороге идешь не с теми.
— Поясни, — нахмурился Японец.
— Я поясню. Только ты скажи мне спервой, зачем оно тебе? Силы захотелось, власти?
— Не угадал! — хохотнул Японец. — Сила, власть — за это все у меня есть! Я другого хочу. По-другому, понимаешь? Шоб не брехали за лоб — мол, вор, хоть король, а вор, шо босяк с Дюковского сада! Я за людей настоящим красным командиром хочу. Вон другие же сможут. Ще за как сможут. Только диву давайся. А чем я хуже? Я за тоже хочу как...
— Как Котовский, — нахмурился Цыган.
— А шо за нет? Шоб ты был мине здоров, чем я за хуже? Он красный конник, командир, слыхал? А я буду за красный король, весь за орденов, медалей...
— Я историю тебе рассказать хочу. — Цыган вперил в Мишку тяжелый взгляд, — выслушай.
— Ну говори. Тока не за долго. Время дорого нынче! — хмыкнул Японец.
— Был давеча я в Бессарабии... Табор навестить знакомый было надо. Друг позвал старинный. Брат по крови. Ночью к лиману подъехал на подводе. К лиману, что возле Аккермана, знаешь? Табор там стал, на берегу. Подъехал — думал, огни, костры горят, люди возле костров сидят, старики разговаривают... Но вокруг не было ни души. Только кибитки ветер трепал, покрывала. Страшно мне стало. Я в ближайшую кибитку зашел — а там пустота. Вещи там были. Еда на столе разложена. Чай в чашке. И ни одного человека нет! Никого в таборе! Словно разом все вместе пропало! Страшно... аж до жути...
— Не понимаю... Исчезли все, что ли? — нахмурился Японец. — Все исчезли, даже дети? А куда подевались?
— Все исчезли, — Цыган понизил голос, — ни одного человека не осталось. Никого в таборе. Забился я в ближайшую кибитку, до утра переждал. Глаз не сомкнул — всю ночь трясся от страха. Старый я человек, многое повидал. Но такого никогда не видел, ни разу. Если б седым не был, из той кибитки вышел бы седой. Ни одного бы черного волоса не осталось.
— Страху ты на меня нагоняешь, — сказал Японец, — мне-то зачем? Страшное оно везде страшно! Ты рассказ свой заканчивай. Куда люди делись?
— Ты погодь. Страшное впереди. Потерпи. Недолго осталось. Утром, как рассвело, я еще раз табор осмотрел. А потом пошел в ближайшее село — спросить, что сталось. Из ближнего дома вышла ко мне старуха. Я спросил про цыган. Она говорит — это те, что лошадьми торгуют? А действительно, был у них табун. Лучший табун во всей Бессарабии! Там был такой вороной — не конь, песня! Как сейчас стоит перед глазами. Да, говорю, они. Исчезли все. Куда делись? Ни людей нет, ни коней. Старуха перекрестилась, а потом и говорит: если нет их, значит, забрали призраки. По ночам призраки бродят возле лимана. И стала меня гнать. Перепугалась до смерти. И все время твердила про призраков, которые здесь людей губят.
— Ну больная старуха, — Японец пожал плечами.
— Я тоже так подумал. Потому и стал дальше искать. И нашел один хутор. Хозяин там пьяный лежал, но был мальчонка лет 14-ти, сын его. Ушлый такой мальчонка. Сразу смекнул, говорит: к ним за лошадьми приходили. Дай, мол, денег, я покажу. Дал я ему пару монет. И повел он меня вниз, к самому берегу лимана. Там запруда была одна, в камышах. А перед запрудой полянка. Вот на той полянке они и лежали.
— Кто лежал? — Голос Японца напрягся.
— Все они. Весь табор. Женщина, детишки, старики. Мертвые. Все как один мертвые. Тела все в пулях. Застрелили их и свалили в кучу, как мусор.
— Кто это сделал? — Мишка сжал кулаки.
— Я как увидел, чуть с ума не сошел. Но в конце концов нашел тех, кто рассказал мне правду. Убили их, чтобы забрать лошадей, табун. Табор весь перестреляли, а табун забрали. А трупы к лиману отнесли, чтобы не сразу заметили. Ведь кто цыган искать будет? Они же не люди, цыгане... А найдут — то что? У них просто так лошадей можно забрать... И чтобы молчали... А ты говоришь, красный командир...
— Да кто ж это сделал? — воскликнул Японец и вдруг резко замолчал, побледнел, угадав ответ. — Нет, не может...
— Ты понял, — Цыган кивнул, вокруг губ его появилась горькая складка, — конница. Конницу нужно было создать. А где взять лошадей? Кто даст лошадей?
— Да, он мог это сделать, — сказал Японец, — он был такой... Котовский.
— Котовский и его люди, — кивнул Цыган, — они перестреляли весь цыганский табор, чтобы забрать лошадей. Это были лучшие лошади в округе! Табун славился за всю Бессарабию! Вот за него он и стрелял... Никого в живых не оставил... Ни одного ребенка...
Японец молчал. Что тут было сказать? Говорить властям было бессмысленно — со своей конницей Котовский стал легендарным красным героем. И никто даже не догадывался о том, что кони политы кровью...
— Он и тебя так, — вдруг сказал Цыган, — он и тебя положит, как полезешь за ним на фронт. Не связывайся с ними. Страшное это дело.
— Я не старик из табора, — Японец передернул плечами, — меня так просто не положишь. Многие уже пытались. У меня сила похлеще за него будет.
— Не будет, ты не такой, — веско сказал Цыган, — ты думаешь, что такой, но это не правда. Ты ведь не знал это о нем? Никто не знает. Я потому тебя и позвал, что предостеречь хочу. Мне на тебя смотреть больно!