Поединок чести
Шрифт:
Мириам пожала плечами.
— Граф также выигрывал сражения. Но оба начинают размышлять только после того, как ввязываются в битву. Сработает ли это в сражении с Симоном де Монфором? Наверняка он жесткий человек и обладает потрясающим талантом полководца. И граф со своими подданными, каждый из которых имеет собственное мнение и подчиняется в первую очередь своему богу… Да и король, которому сперва нужно вывести свое войско из Арагоны. А еще и я со звездами… — Она потерла лоб.
— Сейчас тебе следует поспать пару часов, — твердо произнес ее супруг. — Я присмотрю за маленькой Софией. А этому лекарю пожелаю хоть каплю знаний моего
Мириам уныло кивнула. В последний раз она видела Соломона из Кронаха, когда он пал от меча христианского рыцаря. Однако он мог выжить после этого удара. Позже поговаривали, что его сожгли на речной пристани. Христианская чернь пришла в неистовство после того, как открылась тайная жизнь парижских евреев.
Женевьева увидела из окна своей комнаты, что лекарь прибыл, и поблагодарила своего Бога за то, что это произошло так быстро. Как всегда, она восхищалась его уверенной посадкой в седле. Он приехал на кобыле из конюшни отца Женевьевы, впрочем, можно сказать, что это и его конюшня. Пьер де Монтальбан не особо интересовался лошадьми, в отличие от лекаря. И поскольку хозяин крепости охотно прислушался к его советам, конюшня Монтальбана за последние годы стала одной из лучших в стране. Сам граф Тулузы ездил на жеребце из Монтальбана, и Женевьева заметила, что уставший после бессонной ночи Фламберт вел за повод роскошного вороного коня. Несомненно, это был подарок их отца королю Арагона.
Пока лекарь сидел на лошади, догадаться о том, что он ограничен в движениях, было невозможно, только когда он спешился, стало заметно, что он волочит ногу. Лекарь был одет в простое, но дорогое темное платье, которое, однако, больше подходило рыцарю, чем ученому.
Женевьева доверила Софию графине, которая незадолго до этого присоединилась к ней, чтобы дать девушке передохнуть, и поспешила навстречу брату и лекарю. Последний как раз вежливо отказался от вина, поднесенного в знак уважения виночерпием, когда Женевьева спустилась к нему и с почтением поприветствовала своего друга и учителя.
— Я так рада снова вас видеть! — произнесла она.
Фламберт бросил на нее взгляд, полный отчаяния. Из ее слов он сделал вывод, что состояние Софии не улучшилось.
— Она не очнулась? — спросил он.
Женевьева покачала головой.
— Еще нет, мне очень жаль. К тому же у нее жар. Мы опасаемся за ее жизнь.
Лекарь ободряюще кивнул девушке и охотно принял ее предложение понести его сумку. Он хорошо ездил верхом, но после долгой поездки его суставы занемели, а поврежденная нога болела.
— Ну, теперь я здесь, — дружелюбно сказал он. — И с Божьей помощью…
Женевьеве следовало возразить, что Господь не лечит тело, а лишь дает пристанище душе, если она покидает тело чистой, но не осмелилась. София была такой милой девушкой, всегда понимающей и терпеливой, даже когда Женевьева демонстрировала свое плохое настроение и ворчала. И она была красивой, ее внешность радовала сердце любого, даже если Господь не одобрял это. К тому же Женевьеве так и не удалось убедить Софию принять ее веру, и теперь она не могла бы провести обряд крещения, если бы это потребовалось. Нужно пребывать в сознании, чтобы отречься от всего земного. Если София умрет, ее душа будет потеряна. Женевьева вздохнула в отчаянии. Она не хотела лишиться подруги. И не на вечность, и, возможно, не на ближайшие годы.
Лекарь последовал
— Разве у тебя нет более важных дел? — набросилась она на него. — Что это за лошадь? Подарок? Тогда иди и передай его, и граф тут же представит тебя королю, это поможет нашему делу.
Лекарь нахмурился.
— Женевьева, ты снова ведешь себя несдержанно! — упрекнул он ее. — Не следует ли сказать: «Спасибо, Фламберт, за то, что ты скакал всю ночь напролет, чтобы прибыла помощь моей подруге?»
— Я подозреваю, что он скакал всю ночь, чтобы прибыла помощь его подруге — или же девушке, которую он считает дамой своего сердца! — воскликнула Женевьева. — И это…
— Разве это так плохо? — осторожно спросил лекарь. — Однажды ему нужно будет жениться, Женевьева, он ведь хочет унаследовать крепость.
Женевьева закусила губу.
— Вы действительно верите, господин Жером, что тогда еще будет существовать Монтальбан? Монфор захватывает один город за другим. А граф больше говорит, чем сражается.
Лекарь пожал плечами.
— Ну, теперь на его стороне будет сражаться и владыка Арагона… Будем надеяться на лучшее, Женевьева! Ну а теперь расскажи мне о девушке, которой я должен заняться…
Немного запыхавшись, Жером де Париж медленно шел по длинным коридорам женских покоев крепости.
— Она из рода Орнемюнде? Так сказал Фламберт. Я слышал об этом роде. Откуда она? Тюрингия?
Женевьева покачала головой.
— Франкония, господин. София Орнемюнде из Лауэнштайна.
Лекарь всегда умел хорошо скрывать свои чувства. Это было необходимо ему как еврею, чтобы выжить в христианских общинах, да и при мавританских дворах тоже. Однако ему едва удалось сдержать удивленный возглас, когда он впервые услышал имя своей пациентки и увидел ее лежащей на кровати. Сходство с Лютгарт Орнемюнде поражало — тем более что он знал Лютгарт до того, как она после непродолжительного и несчастливого брака в отчаянии окунулась в безнадежную любовную связь с Роландом Орнемюнде. До того, как она стала искать утешения в вине, и до того, как она сосредоточила всю свою ненависть на приемном сыне и его жене Герлин. Когда много лет назад Лютгарт юной девушкой прибыла в Лауэнштайн, она выглядела такой же милой и невинной, как и эта светловолосая малышка, мечущаяся в жару.
Наконец лекарь позволил себе отметить:
— Она… очень красива…
Графиня кивнула. Несомненно, она удивилась, что лекарь, едва удостоив ее внимания, сразу же занялся пациенткой, но сохраняла самообладание.
— Она также чрезвычайно благонравна, — все же сказала она строго. — Сокровище моего двора.
Лекарь понял свою оплошность и наконец поприветствовал Леонору с надлежащим почтением.
— Я не узнал вас, графиня. Прошу простить мое поведение.
Графиня отмахнулась.
— Постарайтесь вылечить девочку, тогда можете вести себя как вам заблагорассудится, — ответила она и зачарованно, как и Женевьева, стала наблюдать за тем, как лекарь доставал некоторые инструменты и умело осматривал Софию.
Наконец он еще раз проверил ее пульс и затем повернулся к графине и Женевьеве.
— Я не нашел никаких серьезных повреждений, — спокойно сказал он. — Она ничего не сломала, не теряет кровь, ее зрачки реагируют нормально. Однако рана немного воспалилась, и, вероятно, мне придется зашить ее…