Поединок. Выпуск 10
Шрифт:
Счет годам, прожитым в Заполярье, Филин вел не по новогодним праздникам, а по Дням Первого Солнца — дням, когда из-за скалистого хребта выкатывался на несколько минут долгожданный малиновый шар. С утра Ольга, как и все северодарские женщины, повинуясь смутным языческим зовам, пекла большие круглые блины — «краснославы». К часу, предсказанному до секунд флагманским штурманом, весь город собирался на главной площади — плоской сопке, обстроенной по скатам домами; жгли костры, угощались у военторговских лотков, лазали на шесты за клетками с петухами, хохотали, куролесили
Как и все северяне, Арсений был истым солнцепоклонником. Девятнадцатого января в летной кают-компании подали на завтрак блинчики с мясом, и Филин, вытряхнув фарш на тарелку, развернул блины в золотистые ажурные круги. Кто-кто, а он-то увидит сегодня солнце, первое солнце года, и не с гарнизонной площади — встретит его в небе, в родной для них обоих стихии…
Подпирая голубоватые крылья столбами огня и рева, машина Филина зависла над чешуйчатой палубой «Славутича». Арсений плавно перевел сопла подъемно-маршевых двигателей в походное положение и поплыл в воздухе к краю палубы, перевалил через откинутые леера, а затем двинулся по-над морем, набирая скорость, высоту и подъемную силу воздушных струй.
Угловатая палуба огромного корабля уменьшилась до размеров спичечного коробка, и вскоре «утюжок» крейсера исчез в серой дымке. Филин пробил облачную пелену и сполна черпанул фонарем солнца, словно шеломом — «живую воду». Огнеструйный оранжевый шар закачался на правом крыле..
Это было самое настоящее опьянение солнцем, небесная эйфория, голубое ликование… Никогда в жизни Арсений не испытывал такого буйного прилива сил, такой уверенности в себе и машине. Закрылки и элероны чутко отзывались на любое движение мышц, двигатель работал ровно и приемисто.
Филин в клочья разнес пластиковые бочки, обозначавшие цели, и чувство собственного могущества здесь, в небе, окрепло еще больше. Оно не покинуло его и тогда, когда, заходя на посадочный курс, Арсений не увидел корабля. Он хорошо различал кильватерный след «Славутича», но дорожка взбитой крейсерскими винтами воды терялась в серой завесе снежного шквала. Такие заряды проходят быстро, он это знал, спокойно развернулся и зашел еще раз. Взглянув на топливомер, он предупредил себя, что горючего в обрез и если снежная заметь через минуту не рассеется, то после третьего захода топлива на посадочное зависание не останется.
Заряд через минуту не рассеялся, и Филин снова промчался над невидимым кораблем.
— Сто пятый! — голос РП — руководителя полетов — прорвался сквозь громыхание джаза, забившего волну. — Разрешаю катапультироваться. Выбрасывайся по курсу корабля. Как понял?
Филин все еще ощущал в себе радостное дерзкое всесилие, и потому предложение РП показалось нелепым, поспешным, наконец просто кощунственным. Бросить, утопить прекрасную машину, которая так восхитительно продолжает его тело, несет его с послушностью мышц и нервов?
— Вас понял. Прошу «добро» на посадку по-самолетному.
Он произнес это так, что там, внизу, поняли: старший лейтенант Филин машину
Потом ему показали видеозапись его фантастической посадки. Он смотрел на экран, верил и не верил, что это его самолет пробивает снежную бурю, что в стеклянном черепе иглоносой машины сидит он, Арсений Филин, и не просто сидит, а творит небывалое, не предусмотренное ни конструктором, ни всевышним, — ведет истребитель на куцую палубу, будто на просторнейший аэродром.
Сначала на экране возник расшеперенный, как майский жук, самолет. Арсений почти бездумно, рефлекторно выпустил воздухозаборник и тормозные щитки, чтобы хоть как-то сбить гибельную скорость. Но все равно машина росла в размерах стремительно. И Филин невольно съежился перед телеэкраном, сгруппировался, как тогда, в кабине… Вот он, кормовой срез. Пролет на высоте человеческого роста.
«Сто пятый, скорость! — надрывался эфир. — Придержи вертикальную!»
Поздно.
Он уже несся над палубой.
Резкий клевок.
Самолет ударился передним колесом о чешуйчатый настил — стойка шасси выдержала! — машина снова прянула в воздух, но удар уже пригасил скорость. Второй подскок также приостановил истребитель. Но его понесло на надстройку, к которой жался не спущенный в ангар самолет. Под стеклянным фонарем еще сидел не успевший выбраться из кабины летчик. Филин передернул педали и чудом отвернул в сторону. Задымились шины, мертво схваченные тормозами. Он замер в сорока сантиметрах от крыла соседней машины. Реактивный самолет, пробегающий по земле многие сотни метров, вместил свой посадочный бег в считанные десятки шагов.
И на корабль упала тишина…
Первым подбежал техник — веселый кудрявый парень, отважный оруженосец. Машина слегка дымилась, и двигатели после аварийной посадки могли полыхнуть, а Саня Панов, Санченко-Панченко, не раздумывая, бросился к летчику, взлетел по стремянке, откинул фонарь.
— Молодец! — только и крикнул он Филину, помогая освободиться от ремней.
Пошатываясь, Арсений прошел в кубрик, куда уже спустился с мостика вице-адмирал, наблюдавший посадку.
— Товарищ адмирал…
Старый моряк прервал доклад крепким объятием. Потом окружили свои, жали руки, хлопали по плечам и кто-то уже требовал писать объяснительную записку…
— Погодите! Дайте пообедать! — отмахивался Филин. Но есть не стал, выпил только три стакана компота.
Спустя неделю неподалеку от «Славутича» на американском атомном авианосце «Нимиц» разбился при посадке самолет радиотехнической разведки. Он заходил на широкую палубу ясным днем при штилевом море и по необъяснимой причине врезался в группу штурмовиков, стоявших в стороне. Были взрывы, пожар, исковерканные обломки и обугленные трупы. Филин разглядывал их на газетных снимках.