Поединок
Шрифт:
Грюнке выпил залпом и сел. Глаза горели. А Зайцева опять забила мелкая дрожь. За окном отчетливо слышался гул орудий. Тут хотя бы шкуру спасти, а его, Михаила, из одной паутины затягивают в другую.
Грюнке разгадал его мысли.
— Не волнуйтесь, Зайцев! У вас будут железные документы, чтобы выйти живым из Полтавы. Наша разведка побеспокоилась об этом. — Он хлопнул в ладоши и приказал Ткаченко что-то принести.
Спаситель принес аккуратно сложенное армейское обмундирование. На нем лежала солдатская книжка и капсула с номерным знаком, который выдается солдату, отправляющемуся на фронт. Зайцев раскрыл книжку и ахнул. С фотографии глядел Михаил Зайцев, а книжка принадлежала Крайнину Максиму Никитовичу.
— Так вы его?..
— Да! Мы его... — криво улыбнулся Грюнке. — Ради спасения вас. Вживайтесь в этот образ. Я вам не зря давал целый день узнать все жизненные подробности Крайнина. Радиста Зайцева уже нет. Отныне вы отважный разведчик Максим Крайнин.
Грюнке помолчал, потом изложил план дальнейших действий.
Зайцев будет завтра легко ранен. Его спишут из действующей армии. Деревня разведчика Крайнина уничтожена. Люди, которые знали его в лицо, тоже уничтожены. Приказ: Крайнину-Зайцеву обосноваться в городе Коврове. Найти себе работу по вкусу. Лучше — плотника. Эту специальность имел Максим Крайнин. Даст бог, и, если «Крайнин» потребуется, к нему в Ковров явится человек. Место жительства найдет через адресный стол. Когда это будет?.. Может быть, никогда. Но не приведи господи, если Зайцев попытается смыться из Коврова. Его разыщут на краю света. Человек назовет пароль. Скажет: «Не узнаете? Мы с вами ходили в разведку под Полтавой». Отзыв: «Узнаю. Вы — Михаил Анатольевич!». Это имя и отчество всегда легко будет помниться. Во-первых, оно принадлежит самому Зайцеву. Во-вторых, оно напомнит, что за возврат своего истинного имени надо вести с коммунистами непримиримую борьбу. Но пусть не пугается Зайцев. От него потребуется только радиосвязь. Черная работа ляжет на плечи других.
Зайцев чувствовал, как у него дрожат руки и губы.
— А как же Энгельс? Там жена, дочь...
Грюнке надменно улыбнулся.
— Русских красавиц в каждом городе, как говорят у вас, хоть пруд пруди. — И жестко добавил: — В Энгельс ни шагу! Вас там не ждут. Жена наверняка уже имеет извещение, что вы враг.
Зайцева била дрожь. В ушах звенело: «Враг!» Налил фужер коньяку и выпил до дна.
На следующее утро Советская Армия с боями вступила в Полтаву. В районе Южного вокзала, на берегу Ворсклы, был подобран тяжело раненный в левую ногу рядовой Максим Крайнин. Искусный стрелок майор Отто Грюнке четко выполнил свой план. Убедив Зайцева, что стрелять будет в мякоть, умышленно стрелял в кость ноги. Иначе того потом могли не списать. Так трус и предатель Михаил Анатольевич Зайцев стал честным советским гражданином Максимом Никитовичем Крайниным, получившим увечье «в боях» за Полтаву. Не знал он в тот час, что продажная шкура — доктор Николай Михайлович Ткаченко, по кличке Спаситель, тоже сбежал из Полтавы под именем и фамилией скромного киевского врача-терапевта Николая Афанасьевича Приходько.
...Где-то заскреблась мышь. Крайнин очумело отвалился от стола. Затуманенные попойкой глаза пугливо метнулись к двери.
А на улице уже совсем светло. Он глянул на допотопные ходики, тикавшие на стене. По средам, в десять часов пятнадцать минут он выходил к почте и ждал Спасителя... Если была необходимость переговорить, подавали условные знаки. Встречались через час на краю города возле рощицы. Туда Никитыч добирался автобусом, а Спаситель на «Победе».
Изредка встречались в одиннадцать дня в Катькиной пивной. В той самой, куда заманили Яковлева. Пивнушка была на отшибе.
Часы показывали около девяти. Крайнин вяло натянул штаны, вышел в сени. Он мерз. И от страха, и от выпивки, и после тревожного сна.
Дрова, сложенные у лаза в погреб, покрылись кристалликами инея. Никитыч набрал охапку, занес в комнату. Под дверцей плиты — таз с углем. Крайнин выгреб кочергой
Хватит! Так и скажу Спасителю. Либо давай смываться, либо пойду с повинной.
И тут Никитычу показалось, что мимо окон кто-то прошел. Вскоре постучали. Сильно заколотилось сердце. К нему почти никто никогда не приходил. Заметался по комнате, стал убирать со стола. А стук повторился. Все! За мной! Никитыч поплелся к двери. Сердце стучало так, словно в груди бил барабан.
21
Отрезанный ломоть
Мельников выпил кофе и поспешно вышел из комнаты. Ночные сумерки начинали таять. По улицам привольно гулял колючий ветерок, слабо мерцали у фонарей крохотные снежинки. Только что позвонил Волков. Велел зайти в гостиницу. Зачем в такую рань?
У Дома офицеров Александр Васильевич встретился с Булановой. Разрумянившаяся на морозе, в этот утренний час Зина казалась особенно привлекательной. Остановились.
— Ну... Как Маркин? Удалось что-то выяснить?
— Спите спокойно, Зина! Разберемся. Обязательно разберемся.
— Спать?.. А вот не спится.
Мельников понимал ее состояние. У самого на душе скребли кошки. Маркин... Случайно или не случайно он вчера вечером оказался в Доме офицеров? Попить захотел зимой-то?..
В гостинице Мельникова ожидал сюрприз. В комнате Волкова находился незнакомый человек. Высокий, крутоплечий, с крупным лицом. Большой нос будто раздваивался на широкой перегородке между ноздрями. Глаза строгие, пытливые. Но стоило ему протянуть руку для знакомства, и они сделались подкупающе улыбчивыми.
— Игнатенко! — назвался незнакомец. Лицо засветилось откровенным дружелюбием. Он как-то сразу расположил к себе.
Майор Иван Иванович Игнатенко, или, как часто называл его Волков, Три «И», оказался тем представителем их службы, о ком вчера говорил Степан Герасимович. Прилетел из Москвы в семь вечера, от аэропорта добрался пригородным поездом лишь к шести утра.
Приступили к делу. Основная задача Игнатенко — взять под наблюдение маркера Никитыча вне рабочего времени. Должен же он встречаться со своими коллегами. Лучше всего бы Ивану Ивановичу поселиться у самого Крайнина. На худой конец — рядом с его домом. Легенда: он, Игнатенко, в командировке. В гостинице свободных мест нет. Такие вещи здесь нередки и это не вызовет подозрений. Мельников еще раз предупредил, что вряд ли Крайнин возьмет к себе. Слишком замкнут и нелюдим. Но Игнатенко решил попробовать.
Вот и дом номер девятнадцать.
Открыв дверь, бледный и дрожащий Крайнин увидел рослого плечистого мужчину. Незнакомец так подкупающе улыбнулся, что страх отступил.
— Извините, батя. Спали, наверное!
— Не спал. Чего надобно-то?
— В командировку к вам на плодоконсервный угораздило. Может, пустите дней на десять на постой? В гостинице мест нет.
— Не обессудь, но не пущаю. Холодно и неуютно у меня.
— А не подскажете, кто пустит? — с такой неподдельной досадой спросил незнакомец, что даже неприветливый Крайнин участливо почесал всклокоченную голову.
— К Настьке ступай. Во-он напротив живет. Может, пустит.
Едва гость ушел, Никитыч метнулся к окнам. В тайниках души тлела настороженность. Следил за незнакомцем, пока тот не скрылся во дворе Насти. Приезжавших в командировки и ищущих жилье, он встречал не раз, но ругал себя, что послал к Насте. Мог бы подалее определить. Придется теперь, на всякий случай, потайной калиткой ходить.
Глянул на часы. Полдесятого. Пора «на свидание». Подбросил в плиту угля, стал собираться. В голове шумело.