Поэма о фарфоровой чашке

Ис. Гольдберг — один из видных писателей Сибири. Все лучшее, что создал он, было поставлено писателем на службу интересам советского народа. Случалось, что Ис. Гольдберг избирал неверный путь, но он находил в себе мужество и силы признать ошибки и выйти на широкую дорогу больших художественных обобщений на основе фактов советской действительности.

Исаак Григорьевич Гольдберг (1884–1939) родился

в Иркутске в семье кузнеца, сосланного в Сибирь за оскорбление помещика. Семья у Гольдбергов была большая, поэтому Исааку Григорьевичу рано пришлось начать трудовую жизнь. После окончания городского училища он мечтает о поступлении в университет, однако мечте этой не суждено осуществиться: в девятнадцать лет его арестовывают за принадлежность к ученической группе «Братство», издававшей нелегальный журнал.

Этот первый арест Ис. Гольдберга не был случайностью. Иркутск кануна революции 1905 года представлял собою не совсем обычную российскую провинцию. В нем самом и вокруг содержались многочисленные политические ссыльные, не прекращавшие революционной работы.

«У нас были «старики», политические ссыльные, — вспоминал Ис. Гольдберг. — Вокруг них мы, юные, начинающие жить, находили своеобразную атмосферу, отличную от той, к которой мы привыкли… Оторванные огромными расстояниями от центров, мы благодаря этим «агентам революции»… не теряли связи с настроениями, которые волновали и баламутили далекий большой мир».

Ис. Гольдберг принимал участие в событиях 1905 года в Иркутске, скрывался от преследований полиции, неоднократно арестовывался. В 1907 году он был сослан на пять лет сначала в Братский острог, затем перевезен на Нижнюю Тунгуску. После ссылки Ис. Гольдберг становится фактическим руководителем иркутской газеты «Сибирь».

Но будучи с ранних лет связанным с буржуазной интеллигенцией, он, начиная с 1904 года и вплоть до Октябрьской революции, всюду выступает как эсер. И только в годы колчаковщины, вероятно, чувствуя противоречивость своей политической позиции, он после двукратного ареста отходит от политической деятельности.

Естественно, для того, чтобы честно и убежденно перейти впоследствии на сторону защитников Советской власти, необходим был известного рода идейный перелом. Очень круто и решительно пересмотр своих взглядов на ход революционных событий в стране Ис. Гольдберг начал примерно с 1921 года. Замечательный рассказ «Человек с ружьем» был первым значительным результатом этого пересмотра.

А в тридцатые годы в романе «День разгорается», посвященном изображению революции 1905 года в Сибири, Ис. Гольдберг осудил антинародный характер деятельности эсеров, создал образы революционеров, неуклонно и мужественно проводивших политику большевистского Третьего съезда партии.

Литературная деятельность Ис. Гольдберга началась рано — с 1903 года. Печатался он в газетах и нелегальных изданиях. В дореволюционный период им были написаны повести «Исповедь», «Темное» и несколько рассказов. Лучшие из них — «Тунгусские рассказы» — изданы в 1914 году отдельной книгой. Они родились как следствие пристального изучения писателем жизни и быта эвенков в годы ссылки.

В отличие от целого ряда своих предшественников, писавших о Сибири, таких, как В. Тан-Богораз или В. Серошевский, произведения Ис. Гольдберга не обременены этнографическим материалом. Главное в них, как и у В. Короленко, раскрытие внутреннего мира народа, его характера, его психологии, его взглядов на жизнь и природу.

В этих рассказах Ис. Гольдберг впервые выступил как самостоятельный и талантливый художник-реалист. Об эвенках он пишет правду, пишет экономно, сдержанно, без прикрас.

Эвенк для Ис. Гольдберга такой же человек, как и все. По рассказам писателя видно, как эвенк трудится, во что верует, кому поклоняется; видно, как он любит и страдает, отдыхает и веселится. Ис. Гольдберг рисует его с какой-то младенчески чистой душой, добрым, незлопамятным, доверчивым. Эвенк исключительно честен, бесхитростен и наивен, трудится же он много и тяжко, живет скудно и постоянно подвержен смертельной опасности. Смертью грозят ему голод, болезни, звери и, наконец, пришлые злые люди, которые, пользуясь его доверчивостью, обманывают и спаивают его. Эти люди эксплуатируют эвенка жестоко и хищно. Некоторые рассказы Ис. Гольдберга звучат как обличительные документы, направленные против тех, кто, прикрываясь личиной добропорядочности и богобоязненности, творят мерзкое дело, обрекают на смерть ни в чем не повинных трудолюбивых жителей тайги. Не случайно большинство рассказов цикла — с трагическим исходом. Даже заголовки некоторых из них говорят нам об этом: «Последняя смерть», «Смерть Давыдихи», «Большая смерть».

Особенно выразителен, точен и глубок по мысли рассказ «Смерть Давыдихи». Вдова Давыдиха изнурена тяжким для женщины трудом охотника-промысловика (муж умер, и она осталась с малыми детьми одна), ее ежегодно беззастенчиво обирала купчиха Пелагея Митревна, женщина оборотистая, хитрая и жадная. Наконец, ее безжалостно убивают. Купчиха тайно приехала к Давыдихе, споила ее водкой, забрала ценную пушнину и, бросив старую пьяную женщину на снегу, уехала. И этот грабеж с убийством не только остался для нее безнаказанным, но использован ею все в тех же корыстных целях. Лаконично написанный рассказ завершается такой сильной сценой.

Приехала купчиха домой, в деревню, и лицемерно-горестно рассказывает эвенкам:

«— Замерзла Давыдиха… Дети у ней, у бедной, остались на Чайке. Ну, ладно!.. Белка вот осталась от покойницы, хоть мало ее, да все ребятишкам да родичам кой-что наберется.

Стоят, слушают другие эвенки, покрутчики Пелагеи Митревны, думают:

— Умная баба Митревна. Хороший друг. Ребят Давыдихи вспоминает, жалеет. Добрая баба…»

В эвенкийских рассказах писатель не замечает классовой розни внутри изображаемой им народности, и в этом их существенный недостаток, но гуманистический пафос лучших рассказов этого цикла несомненен. С большим сочувствием изобразил Ис. Гольдберг эвенка-охотника, гневно обличил его эксплуататора купца-покрутчика.

Тут же следует отметить еще одну особенность его произведений, и не только его, но и других писателей-сибиряков. Это — стремление изобразить природу Сибири такой, какой представала она перед их глазами: своя, близкая, родная и потому ни с чем не сравнимая. Они не скрывали, что родная сторонка скупа на солнце и ласку, но сколько же в ней неповторимой, скрытой для других прелести, как она на самом деле удивительно щедра и красочна, какая громадная жизненная сила таится в ней!

И все-таки в рассказах Ис. Гольдберга этих лет настойчиво и сильно звучат пессимистические ноты. Проявление их в той или иной форме обусловлено и непониманием классовой природы многих противоречий жизни и борьбы и очевидным отсутствием глубокой веры в возможность решительного изменения трагической судьбы народов сибирского севера. Вот почему картины одна мрачней другой возникают в сознании читателей его рассказов.

Медведь загрыз молодую славную девушку; целая семья гибнет от стаи волков; больная женщина в минуту приступа топором убивает своего сына; мальчик, спасая любимого оленя, бежит из стойбища и погибает…

В некоторых рассказах социальное отступало куда-то на задний план. Внимание писателя сосредоточивалось на столкновении человека с болезнью, зверем, природой. В этой борьбе выживает лишь сильный, наиболее приспособленный, выносливый. Рассказ «Закон тайги», относящийся к тому же времени, что и эвенкийский цикл, является своеобразным философским кредо писателя этого периода.